ГНИЛЬ

Автор: Ray G O.Diran

Фэндом: Ганнибал
Персонажи: Уилл Грэм, Ганнибал Лектер, Джек Кроуфорд, Эбигейл Хоббс, второстепенные персонажи, новые персонажи

Рейтинг: NC-17
Жанры: Джен, Слэш (яой), Ангст, Драма, Детектив, Психология, Даркфик
Предупреждения: Насилие, Нецензурная лексика, ОМП, Некрофилия
Размер: планируется Макси, написано 62 страницы
Синопсис:Случайно найденный труп молодого человека, к которому убийца, по всей видимости, был неравнодушен, становится первым в серии некрофильских убийств. Уилл Грэм пытается сосредоточится на непростом, чересчур интимном преступлении, но чужды ли ему самому иллюзии насчет того, что уже заведомо обречено на полнейшее и неостановимое разложение? Никогда связь Грэма и убийцы не была столь напряженной. Тем временем Ганнибал Лектер плетет свои сети...

читать по ссылке

ficbook.net/readfic/833682

@темы: слэш, фанфик, некрофилия, психология, Ганнибал, Гниль, Джек Кроуфорд, джен, Уилл Грэм, Эбигейл Хоббс, драма, детектив

---

Песнь спящих гномов

Название:GALUR KHAZAD AMABUL. Glir aglareben Durin rimbar
Фэндом: Толкин Джон Р.Р. «Сильмариллион», Толкин Джон Р.Р. «Арда и Средиземье», Хоббит (кроссовер)
Персонажи: Дис, Двалин, Балин, Фили, Кили, Торин Дубощит, упоминания о далеких предках
Рейтинг: PG-13
Жанры: Эпос )) Драма, Философия, Эксперимент
Размер: Мини
Описание:В истории народа Дурина есть легенда, согласно которой в 2944 году в Большом Зале Эребора произошел невероятный случай. Во время ежегодного празднования победы и в зале вдруг были замечены двое погибших племянников Торина Дубощита, которые исчезли через пару минут бесследно. Этот случай породил множество историй, домыслов, пересудов, а так же лег в основу этой песни.
Посвящение:Большая благодарность Джону Толкину за вдохновляющее упорство, за все-все-все, что он сделал.
Большая благодарность Маленькому_Рыжему за такую хорошую заявку.
И самое гигантское спасибо тебе, Mimokhodec. За внимание, за труд и за то, что слушала меня еще тогда, когда ни строчки не было написано.

Предисловие от издателя

GALUR KHAZAD AMABUL
Glír aglareben Du'rin rimbar а rathasídh na úmarth nyarathar am Eglathrin na Úvínien

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Так как нижеследующий текст является специфическим произведением, мы считаем необходимым прежде сказать несколько слов о природе данного издания, чтобы избежать непонимания со стороны читателя и, чтобы быть уж до конца честными, не потерпеть нежелательных убытков.
Как видно из заглавия, то, что вы держите в руках – единственный из ныне найденных образцов гномьего словотворчества.
В исследовательских кругах уже идут ожесточенные споры, можно ли считать эту находку значимой для науки или же, по ряду причин, не стоит так высоко оценивать данный текст. Причин для сомнений предостаточно: стоит лишь упомянуть, что до нас все же дошли некоторые из песен и хроник, которые можно считать своего рода творчеством этого народа. Однако, смею напомнить скептикам, что и песни, и хроники писались на всеобщем языке, и могут поведать разве что исторические сведения, а не особенности языкового наследия и мышления, как известно, тесно связанного с языком. Другая причина прохладного отношения к находке, логически вытекающая из нашего контраргумента, кажется нам более основательной. Дело в том, что любому образованному человеку известно – кхуздул, особый язык народа Дурина, не пользовался большой популярностью на протяжении всех Четырех Эпох, и до нас дошли более чем скудные сведения об этом загадочном древнем языке гномов. Используемый осторожно, в особых случаях, требующий высокого образования, быстро превратившийся в архаику язык считался эльфами неблагозвучным, а людьми – сложным. Нам известны только некоторые названия, короткие боевые кличи, географические обозначения, кропотливо собранные филологами и историками, но целостного представления о кхуздуле наука на нынешний день не располагает. Гномы неохотно делились своим языком, с которым некоторые из них сами могли быть знакомы чрезвычайно поверхностно. Те, кто все же интересовался сложной природой кхуздула, не оставили практически никаких систематизированных записей на этот счет, да и, вероятно, быстро бросали это неблагодарное занятие. Однако язык существовал и был значим для гномов. Народ без своего языка теряет свою историю, но гномы тщательно оберегали и хранили свое наследие – можно сказать, что слишком тщательно.
И прежде чем кричать на каждом углу об уникальности данного текста, его лингвистической, литературной и исторической значимости, мы не отрицаем, необходимо принять во внимание, что этот текст дошел до нас не на кхуздуле, но на синдарине.
Итак, нижеследующий текст представляет собою пока что единственный (надеемся, что «пока») древний филологический труд, полностью посвященный словесному творчеству народа Дурина. Неизвестный автор, скорее всего принадлежащий к эльфийской расе (предположение вполне логичное), предпринял поражающую по своему размаху попытку зафиксировать крошечный фрагмент словесного наследия гномов, стараясь донести его до своих современников. По сути, эта попытка – единственный образец перевода одной из оберегаемых от не-гномов эпических песен. Что двигало им, пока что остается загадкой. Восхищался ли он этим словотворчеством, если хотел донести хотя бы малую толику гномьей культуры, не связанной с металлом и камнем, до своих современников? Можно предположить, что да. Является ли эта попытка первой и единственной в своем роде? Опирался ли он на какие-то письменные источники, поиски которых продолжаются и по нынешний день, или же был в положении почетного друга, от которого язык не прятали, как от вора, и песня была исполнена?
Метод этого переводчика, старающегося перевести песню с «неблагозвучного» кхуздула на мелодичный синдарин, оказывается простым – он часто нарушает ритм, заботясь куда больше о смысле слов, чем об их порядке. Кроме того, исследователь, по-видимому, не доработал свой труд, о чем свидетельствуют несколько непереведенных отрывков, остающихся для нас на нынешний момент темными местами текста. Знаний о древнем языке недостаточно и для того, чтобы понять природу стихотворного размера (если он был) изначального текста. Работа над темными фрагментами ведется многими лингвистами, но восстановление языка занимает намного больше времени, чем издание книги. Эти темные места не стоит путать с использованием языковых калек и географических названий на кхуздуле, встречающимися в тексте. Очевидно, эти фрагменты остаются оригинальными по причине желания сохранить национальный колорит произведения. Мы так же не стали трогать их, поместив примечания с переводами в квадратных скобках. Личные имена гномьего народа переводчиком либо утаены по просьбе того, кто поведал ему эту песню, либо же не указаны из соображений этикета, либо, что так же вполне вероятно, не были доверены эльфу. Однако, это не кажется нам большим минусом, так как известно, что свои имена гномы хоронили вместе с собой, не высекая их даже на надгробиях. Так же стоит отметить, что хоть песня и посвящается событиям в Эреборе, но названия этой вершины на кхуздуле так и не найдено. Автором используются несколько перифразов, непереведенных с гномьего языка, вроде «shatur-zirak» («серебряный пик»; мы в нашем издании даем перевод таких названий в квадратных скобках). Географические названия, официально признанные таковыми, не относящиеся к сфере литературы, нами, как и автором нетронуты.
Видимо, имея возможность выбрать, автор с присущей его нации лирической настроенностью, выбирает песнь не о сражении и не об историческом событии как таковом, а легендарное происшествие, доказательств которому нет и не будет. Однако стоит отметить, что сохранение фрагментов на кхуздуле дает веское основание предполагать: отображение текста и особенности художественного мышления гномов максимально близки к оригиналу – ведь автор не устраняет эти неясности и не переделывает текст на свой вкус. Хотя и на данное утверждение есть свои контраргументы, мы все же склонны полагать, что время и наука расставят все на свои места. Итак, теперь читатель вправе отложить нашу книгу в сторону, если он так же скептически отнесется к этой находке, как многие исследователи до него. В конце концов, данный текст еще не достаточно исследован, чтобы можно было говорить о его значении для истории языка.
Что касается времени написания оригинала песни (перевод на синдарин делался, очевидно, несколько позже), мы можем только приблизительно обозначить временные рамки. Так как речь в песне идет о событиях после Битвы Пяти Воинств, песня, таким образом, не могла быть написана до 2941 года. Так же мы можем предположить, что песня была написано до 2989 года, когда Балин с отрядом гномов покидает Одинокую Гору и отправляется в Морию. Основаниями служат особенности песни – в ней преобладает позитивная тональность, подчеркивается единение народа Дурина, упоминается сам Балин, и Копи Мории предстают темным местом, напоминающим о тяжелом прошлом, тогда как светлое настоящее и будущее связываются с «сребровершинной» Одинокой Горой.
Таким образом, текст, печатаемый в данном издании, является переводом перевода. Поэтому мы советуем обратиться заинтересованных читателей к оригиналу, написанному на синдарине, если их интерес исследовательский. Несмотря на то, что мы со всей ответственностью подошли к переводу этого труда, подобные работы только вредят документу, стирая с каждой новой переработкой все больше значимых, архаичных нюансов. Однако, если читатель не владеет синдарином или же вопросы языка и культуры не столь занимают его, сколько нас, мы надеемся, он останется доволен проделанной нами работой.

Ваш Р. Дж. О’Диран

Песнь первая. Как рождаются горы.

1.Спеть ли вам песню о том, как рождаются горы? Хотите ли знать, как белоснежные вырастают 2. теряясь вершиной в бесплотных небесных глубинах?3.Их гордые главы непоколебимы земными ветрами и косыми дождями, 4.крепнут и вбирают 5.мощь плоти земной. До тех пор растут 6.они ввысь, пока хладен серый камень, пока коварны потоки-реки и дружны молчащие звезды. 7.То горы великие туманами истинных сказаний объятые, 8.что рост свой до последнего дня не остановят и будут тянуться до выси, как гордые сосны.9.Вбирают силы народа, крепнут и славой своею гремят, точно обвалами грозными.10.Горы есть кости земные, 11.без них не держался бы мир, распался бы тут же и рухнул, как 12.песок оседает на дне коварноводных рек и озер.13.Вдали от других сероглавых сестер продолжает свой путь 14.гордая Шатур-Зирак [Серебрянные Пик, кхзд., здесь и далее – прим. переводчика] непреклонная – неописуемо прекрасная, остроглавая, славой шумящая 15.Одинокая Гора. Выше Бундушатура-облакодержателя скалистой кроной своею взметнулась, [темное место] …24. (…) и сердцем узнает. Глубокие вены, прорезав скалистую шкуру, 25.светом факелов освещены, и расчерчены 26.стены скупыми узорами предков. Могучее сердце свободной горы обвито 27.просторными ходами и залами светлыми. Вернулись 28.сюда покой и благодать труда честного. Не ищем отныне мест иных, 29.не знаем бед дорог палящего солнца, клеймо изгнанничества 30.стерто. Позоры забыты, вернулась слава шумящая в края опаленные. Недолжно скитаться гордому народу отныне, 31.пусть ветер развеет по земле эту весть, пусть Тхаркун-скиталец [имя Гэндальфа, кхзд.] возвестит от моря до моря: 32.изгнанники отныне возвратили свой дом, и богатство, и славу, и честь. 33.Запомнят победу и птицы, и звери, и эльфы, и люди 34.-участники брани кровавой. Много песен сложено будет, 35.но правду едину сохранит только сердце скалокронной твердыни, ибо лишь горы 36.все помнят и врать не умеют. Послушайте, 37.как правду поет молчаливый камЕнь. Три лета минуло, но слышны еще металла оглушительный гром, и стрел листопад, и земли протяжный стон, 38.и пламени блеск драгоценный. Король во славе сияет на 39.троне, увенчан гремящей победой. Плащ оторочен лоснящимся мехом, белее снега вершинного, 40.как звезды сияют перстни тяжелые, серебряным блеском горят глаза короля. 41. Лоснится богатая, косами стянута, борода. Его гордый взор 42.услаждает благоденствие и достаток свободного отныне народа. 43.Шумит голосами пышно украшенный 44.зал, песни взвиваются искрами под своды в узорах искусных, 45.весь Кхазад гуляет три дня и три ночи. 46.Тут собраны все, в единстве своем восхваляющие 47.минувшего грозную битву, которая гордость вновь ясным огнем возродила. Здесь 48.верные братья Фундинулы – седовласый мудрец и славный воитель, 49.здесь грозно могучие Глоин и Оин, 50.здесь прекрасная Дис, Траина дщерь многопечальная, не пьет и не ест в скорбном молчанье. Король подзывает 51.прекрасную Дис. Чернее ворона косы ее, белее остроглавых вершин ее кожа, 52.крепче камня руки ее, труд изведавшие, самоцветы-глаза ее мифрила блеском горящие. 53.«Чем опечалена ты, прекрасная Дис?» - подгорный король вопрошает. – «Кто посмел огорчить тебя, возлюбленная сестра горных глубин?». Ему отвечает 54.прекрасная Дис: «Сердце мое изведало горе, добрый король, 55.сверкает ярче лунного серебра слава победы, почитаемой 56.нашим народом и всеми вокруг, 57.но не вырастит на голом камне 58.полнозеленый лес и никогда я не смирюсь с горем своим ледяным». 59. Так честно отвечала подгорному владыке прекрасная Дис. «Не стоит племени Дарина 60.слушать печальные речи на празднике славном. Затаи тоску и 61.выпей янтарного меда, не подобает скалам лить слезы». Покуда гулял 62.Кхазад, воспевая победу [темное место] …(77). Храбрый Фундинул так обращался к племени Дарина, 78.вспоминая грозную сечь: «Гордый Кхазад! Празднество это принадлежит 79.не только пещерам свободным от жара, не только воле Махала, 80.не только будущим нашим славным годам! Не забывайте, 81.о тех, чьей кровью оплачена эта гора сребровершинная. Я был, как и многие, 82.там, где вершилась под грохот тверди земной судьба 83.народа. Яростью горели глаза подлых врагов, 84.камни забыли свой истинный цвет, покрытые кровью, и от сраженья как в кузнеце был жар нестерпимый. 85.Забыли мы горе и стыд, 86.пьяны золотом меда и согреты пламенем горящих 87.очагов долгожданных. Нельзя забывать ни о крови, что облакоглавую напоила, ни о гробницах гладкокаменных, 88.закрытых под корой нашей любимой скалы». Так говорил Фундинул отважный, 89.призывая подгорный народ тризну творить по усопшим, 90.вспомнив, чьей крови рубинами оплачено пиршество славное. 91.Прекрасная Дис черноглавая гордым взглядом взирает на 92.подгорный народ. Кхазад затихает, пристыженный. Мудрый Фундинул седобородый 93.встает: «Племя Дурина, Махалом любимое! 94. Послушайте, любимцы тверди земной, слова старого кхузда.95.Основа земли, кормящей и дарующей, есть непреклонные гордые скалы, 96.они помнят и ведают истину, 97.вбирают в себя славу народа – и платят 98.самоцветами пестрыми, рудой дорогой и бесценным мифрилом. 99.Возлюбленный подгорный народ, гордый Кхазад, 100.не исчезают в бездне земной безвозвратно герои. 101.Как Дарин Бессмертный не сгинул бесследно 102.и шесть раз просыпался, так 103.скалы крепнут и мощь набирают со временем. Племя отважное, 104.мы поим потом и кровью труда и войны 105.кости земные. Забыть о героях народа подгорного 106.в разгуле буйном – позор и бесчестие». Те слова короля удивили. 107.В задумчивом молчании бороду пышную гладит, глаза опустил. 108.Прекрасная Дис благодарной улыбкой 109.почесть храброму Фундинулу и брату его отплатила. Отважный Фундинул просит прощения: 110. «Многопечальная стойкая Дис черноглавая, 111.я много не ведаю – учили меня 112.молот держать и понимать только камни, ковать и копать, 113.и я не знаю слов утешения я, но и я был там, в пыли, будто дым, поднимавшейся от топота тысячи ног. 114.Мне жаль твоих сыновей многославных, 115.плативших каратами рубиновой крови за мир и за честь подгорного племени. Не гневайся на Кхазад шумящий, за них я прошу великодушия твоего».116.Прекрасная Дис признательна храброму воину за эти слова. 117.Отозвав [его] от других, она отвечает: 118. «Не твоя в том вина, храбрый воитель, что горы забрали моих сыновей! 119.Могу ли винить тебя в том, что льются дожди и от них, как и все сущее наземного мира, 120.изумруды травы прорастают? Могу ли винить я подгорный Кхазад, 121.что радость великую празднует громко? 122.И я пьянею от янтарного меда победы, вернувшей нам дом и покой! Но материнское горе борется в сердце моем с торжеством, перекрывшем [темное место, встречается название «Азалнубизар»; вероятно использовано идиоматическое выражение, связанное с громкой, но бессмысленной и кровавой победой в долине Нандугирион в войне с Орками 2793-2799 годов]123.Отныне я, что в роще осина, одинока. Будто сосна без веток, 124.я без своих сыновей многославных. Сердце материнское, как и земля, не может забыть той утраты. 125.Как в ней, во мне потоки слез и огонь затаился.126.Лавины сошли, прогремев, и истаяли. Скалами в небо возвысились 127.притчи о героях, бывших моими сынами, но 128.я не в силах тоску позабыть. Не твоя в том вина, храбрый воитель! Забудь, что услышал – в том слабость моя и позор. Не дОлжно так быть и не будет. Утаю боль и тоску во мраке горных глубин». 129.Так говорила, а алмазные слезы украдкой стирала, стоя под аркой высокой. Дрогнуло сердце сурового воина, 130.потери изведавшего. Молча любуется прекрасною Дис, гордовозвышенной и к долгу стремящейся, как 131.к солнцу сосны тянущиеся. «Прекрасная Дис, сестра сероглавых вершин! 132.В том сила твоя и слава твоя – в любви и тоске. Запомнят тебя как 133.славную мать, героев вскормившую, многопечальную Дис. Доколь ты землею себя называешь, 134.то вспомни, что кости земные когда-то были землею, 135.но крепли и славой питаемы, тянулись до выси и стали горами». Дис слышит речи Фундинула, и каждое 136.доброе слово тоску притупляет. Она поправляет косы цвета угля и говорит, сожалением каждый звук наполняя: 137.«Если свободно сердце горы, неужто, не может она 138.в благодарность дать мне проститься с семьей? 139.Судьба одарила двумя, но скала забрала их обоих, красновершинная узница!».140.Храбрый Фундинул руку кладет на плечо цвета снега наскального: 141.«Свобода той узницы куплена страшной ценой, но нельзя нарушать 142.законы земли и вершин. Нарушить те правила не могут живущие ныне – на столпах стоят скалы свободные. 143.Рассыпятся в прах порядки, коль дрогнет основа земная».

Песнь вторая. Сна ходы бесконечные.

144.Холодное сердце горы полно гулом поющих камней, 145.молчанием бездвижного воздуха и спокойствием душ. 146.Из века в век молчат гробницы, не слышен жизни шум и суета работ не ведома, 147.единое дело обитателей бескрайних подгорных пещер – быть силой и славой 148.народа. Глубоки ходы и чертоги, хранящие правду веков. 149. Здесь, где камни древнейшие истины песен хранящие, сном дарина спят славой шумящие герои Кхазада. 150. Чем глубже ходы, чем глубже в тугое сердце подгорное погружаются с каждой минутой, питая корни скалистые, 151.тем выше взбирается в небо беловершинная, тем громче славой шумит непреклонная. 152.Погибшие братья! Потеря недавняя! Вы – ветки обломаны, лавины истаявши, алмазы расколоты. 153.Разорено Тророво гнездо, перебиты могучи сыны – все пали, один за одним. 154.Отсечена голова Трора в кровавой долине, сгинул в оврагах тенистых Траин Второй, 155.повержен в грозной войне Фреин несчастный, истерзан когтями врагов у скалы остроглавой Торин Дубощит многославный. 156.И вы, молодые наследники славы отцов, ушли в тишину холодных чертогов. 157.Неужто это правда вашего рода? 158.Судьба то и рок, 159.семейное бремя и путь. 160.Молодые сердца бились громко и верно, пока стрелы и копья 161.не разверзли вам грудь. Вы пали как соколы, крылья сложившие; 162.вы пали, щитами закрыв не себя, а того, кто к дому родному мечом и словом прокладывал путь. 163.Тем славны, герои Кхазада! Судьба настигает каждого – обитатели белых чертогов спокойны. Единый стук сердца – стук могучего вечного сердца горы, 164.мерно шумящий, глубинный барабан ледяной. 165.Покоем объяты гробницы от самых недр земли, ступень за ступенью. За каждой гробницей – сна ходы бесконечные, глубины бескрайние непреклонной вершины. 166.В беззвучных чертогах сна, невидимых всем, 168.чье тело гробницу свою не нашло под вершиною белой, 169.время иначе течет, равняясь на бой барабана подгорного. 170.Здесь в недрах земли, открывши глаза и узревши пустынные залы, не может узнать, где оказался, брат младший, сын Дис, горной сестры. 171.Встает и блуждает во мраке холодном и ищет не выход, не пламени свет, а брата родного. 172. «Кто победителем вышел брани кровавой? Как кончился бой? Где брат мой, с которым 173.бок о бок стоял? Какими силами оказался я здесь, в тишине и прохладе, 174.тогда как мгновенье назад окружен был огнем и громом металла?» - так думает и шагов не слышит своих, как если б 175.не камень холодный, а травы ковер под ногами беззвучно стелился. 176.Не виден край и конец пещере могучей, нет стен и крова скалистого – лишь камни молчащие под сапогами и влага земная. 177.Что остры клыки зверя великого, камни тянутся вверх здесь и там, пиками в черные глубины глядятся,178.а он все бредет и теряет надежду. Вдруг свет замерцал впереди, блеклый и странный, 179.то теряющий яркость, то блеском серебряным горящий опять. 180.То озеро подгорное медью начищенной раскинуло крылья. 181.У воды, блистающей светом со дна, фигура стоит. 182.К ней направляется уставший странник мрака пещерного. 183. «Ты обитатель этих ходов или так же, как я, гость и невольный здесь странник?» - фигуру спросил, а она, обернувшись так отвечает: 184.«Не гость я, не странник – я здесь, как и ты, жилец полноправный». 185.Брат старший возлюбленный пред братом меньшим стоит, освещенный сиянием озера.186.Хочет обнять [младший старшего], встречей обрадованный, но словно в камень обратились ноги и руки, 187.и не сделать ни шагу. Тогда говорит: «Как оказались мы тут? Что за место таинственное 188.и озеро странное? Ты знаешь ответы, мой брат? Не молчи, объясни мне».189. «Успеешь еще все вопросы задать, - ему старший отвечает спокойно и в серебряной чаше воды 190.приподносит озерной. – Испей, не страшись озера горного. Усталость исчезнет, стоит прохладной и чистой воды изведать 191.из сути земли». Но младший главой покачал: 192. «Нашедши тебя, можно на поиск ответов отправиться, брат, коль 193.неизвестны тебе правды холодных пещер. Не жажда меня тяготит, 194.но место это безрадостно. Ты можешь идти? 195.Раны твои не много ль мучений тебе причиняют?». 196. И старший так отвечает: «Посмотри на меня: видишь ли ты хоть одну из тех, 197.что получил я в бою? Их нет ни одной». И младший в веселье слепом восклицает: 198. «Так лучше для нас! Намерен я выведать правду о месте сем странном, но 199.избавление от ранений – на зло не похоже!». Бредут в тишине пространства подгорного. 200.Чем дальше идут, тем воздух острее от холода, 201.тем чаще слышат – капели шорох. 202.Нет здесь ничего, что живым бы казалось – не нарушаема тишь шорохом крыльев летучих мышей. 203.Пещеры все уже, стянулись скал шершавые стены, 204.сети ходов опутали братьев, и мрак все сгущается. 205.Думает так младший: «В душе страх и сомненья теснятся, 206.но не высказать их. Отчего не сказать, что на сердце, кому каждый секрет доверял как себе самому? 207.То законы этого странного места, нет слов здесь для чувств выраженья. 208.Но разве не изваяния каменные того не умеют, 209.что в мраморе лики героев хранят? Молчат горделивые и лишь в песнях 210.деяния свои совершают. Стоят же теперь немы и бездвижны». 211.Ходами, как крови потоками изрезана скала, мраком полная. 212.Вдруг перед братьями ступень за ступенью лестница под ноги 213.ложится и вниз, в мрак густой и безмолвный, зовет как на дно коварноводного озера. 214. «Ах, брат, не к добру этот ход, я чувствую сердцем. Нам стоит вернуться 215.и другую дорогу искать!» - отказался дальше идти и на месте стоит. 216.Ему старший так отвечает: «Мы в темноте брели долгое время, отчего эти ступени 217.тебе не по нраву? Не видишь ты, сияет там солнечный свет, 218.то выход отсюда!». Но младший назад отступает, не видит он света. 219. «Смотри же вниз, брат мой! Там тени из мрака выходят! Взбираются к нам, что за создания?».220.И вот по ступеням, из мрака густого безмолвного в золота блеске король-повелитель увенчанный сказаний наследием221.Траин Первый царственной поступью навстречу братьям выходит. 222.Король-основатель! Изгнанники Кхазад-Дума бежавшие 223.от пламени демона сквозь века пронесут твое имя. 224.Ты заложил нового века основы, заключил сей союз многославный со скалокронной вершиной. 225.Мимо братьев проходит, в славы сиянье, с дорожным посохом и взором орлиным,226. как если бы взглядом искал блеск снегов непреклонной скалы. 227. «Преклони непокрытую голову, брат, - просит старший тотчас. – Коронован наш предок и славен». 228.Но как только в молчанье уходит Траин-король, вновь старший [обращается к младшему]: 229. «Стой смирно теперь. Этот – наш враг и шрам несводимый». 230.Из мрака густого безмолвного красный пламень ступень за ступенью весь ход опаляет, 231.но жара не чувствуют братья. Вот рев разорвал тишину, но бессилен 232.звук перед камнем холодным. «Как это возможно? – брат меньший у старшего вопрошает.233. – Дракон то иль демон? Дракона убил человек, нет змея отныне! Неужто то монстр глубин, из древности выход нашедший?». 234.Так старший спокойно ответил: «Дракон это, брат, неужели не видишь? 235.Царапает когтями камень и воет от боли, огонь изрыгает, 236.бессилен и слаб. Мучал он Одинокую Гору – вовек не отмучаться теперь 237.самому». Младший в сомненье смотрит туда, где 238.мрак густой поглощает волну за волной пламени красного, пока не исчезнет яростный свет. Замолкнул дракон, исчез и истаял, как свеча потушенная или факел залитый ледяною водой. 239. «Я знал, что не стоит спускаться туда, вот снова странная тень подбирается ближе! Пойдем же отсюда, мой брат!». 240.Но брат дожидается тени, стоит недвижим и спокоен. 241.Вот миновала ступени и вышла из мрака густого безмолвного фигура, и в серебряном свете возник перед ними 242.Торин Второй, Дубощит многославный. 243.Печален и тих, Аркенстоном проход себе освещает, 244.мгновенье стоит у сынов сестры горных вершин. 245.С тоской глядит на обоих, ибо не только горным вершинам была сестрой прекрасная Дис.246.Дубощит, Подгорный Король, деянья твои переживут песни и эти! 247.Ты первый повел нас туда, где пламя и дым, чтобы вернуть сокровища предков 248.и гордость! Кхазад никогда не забудет тебя, не имеющий равных сын горных пещер! 249.Проходит он мимо, как бесплотная тень и во мрак удаляется. 250.Младший из братьев рад дяде родному: «Брат мой, вот король многославный! 251.И он здесь, как мы, очутился! Быть может, ему ответы известны?». 252.Омрачнен старший брат, отвечает не сразу. Когда отвечает, то так говорит: «Брат мой, мертвым сном спит Наина Первого сын, 253.повержен стрелАми людей Смауг Золотой. Брат мой, 254.признайся себе, что среди мертвых теней не могут живые ходить». 255. «Но Торин не тень, - отвечает так младший. – Не тень же на троне воссядет!». 256. «Он тень, как и отец-основатель, как ящер-захватчик, и как ты или я». 257.Не верит меньший из братьев жестоким словам. 258.На шаг отступает от брата: «Брат мне ты или не брат, отвечай?». 259. «Я брат тебе, а Дис черноглавая – матерь. 260.Я брат твой и потому отвести тебя дальше, 261.к сердцу Одинокой Горы собираюсь. 262.Не будь слеп и упрям – от первой стрелы ты сумел защититься, 263.от жала меча, распоровшего бок, поднялся, 264.и сражался до тех пор, пока щит не разбился, 265.расколотый палицей коварного орка.266.От этого удара повержен на землю, поднялся,267.закрывши короля от ударов, но 268.после стрелы второй, вцепившейся в горло, 269.подобно голодной собаке, подняться не смог». 270.От речи все больше обида, 271.ведь правду горще вина, несет каждое из сказанных слов. 272.«Возьми меня за руку – мы дальше пойдем, прочь из холода этого!». 273.Но младший еще на шаг отступает от лестницы мрачной. 274.Не хочет он дальше идти, а хочет победы и славы плодов. 275.Сквозь мрак и прохладу доносится пира шум, веселье Кхазада. 276. «Не желаю с тобою идти, - отвечает так младший. – Мне холод могильный даром не нужен, 277.я выход найду и с матерью свижусь. 278.Иди ты со мной, если хочешь, но я с тобой своею охотой пойти – не пойду». 279.И так отвечая, младший бросается прочь, оставив ступени и брата и тени – все за плечами.

Песнь третья. Могучие сердцем.

280.Шаг за шагом вечность молчащую мерит шагами, 281.но невозможно достигнуть границы. 282.Невозможно пройти лабиринт тишины, 283.изменчивый, как металл раскаленный. 284.Шершавая шкура скалы покрывает проход за проходом, 285.нет пути прочь из мрака пещерного 286.к шуму гулянья Кхазада. 287.Стучат чаши серебряны, гремят блюда златые и слышны смех и веселье, 288.но безвозвратно жизни тепло. 289.Обессилен, кричит и зовет, 290.и падает наземь, и слезы соленые с землею мешает. 291. «Прочь из безмолвной тьмы, мне шум Кхазада милее всех холодных ходов! 292.Вернуться обратно, увидеть радость подгорного племени, 293.испить крепкого победы вина, 294.обнять мудрую мать! Увидеть Одинокую Вершину полной гордости и славы сияньем! 295.Вернуться назад и увидеть тот дом, 296.что искали мы столько! 297.Коварна клыкастая узница, лишь мельком ты вспыхнула 298.перед глазами восторженными, 299.и тут же померкла, меня поглотила и 300.вот уж я узник, как ты столько лет. Зачем ты жестока и зла с теми, 301.кто полмира прошел, ради сияния снегов драгоценной вершины? Как можешь ты быть 302.столь жестока к верным подгорным сынам? 303.Иль выжег жестоким огнем Смауг твое сердце, 304.так восхваляемо в сказаниях предков? Затем ли звал Торин нас следом, 305.чтоб столько опасностей молча пройти, но пасть 306.у самой вершины коварной? Я дом свой узнать не успел, 307.как пал и исчез! 308. Эй, Кхазад, весельем шумящий! 309. На костях ваше празднество! В кубках кровь – не вино! Вы со счастьем гуляете, 310.оплаченным выкупом жизней!». 305.Отчаяньем полон и скорбью, так плачет обреченный кхузд молодой, 306.не слыша себя, и волнуя пространство 307.камней. Нет слов здесь для чувств выраженья, 308.но скорбь та великая заново слова создает, 309.ведь он не смирился с судьбою. 310. «Верни мне радость похода, 311.дай праздник справить победы!» 312.Слово за словом, дрожат стены чертогов. 313.Все громче слышен Кхазад, не замолкает веселье тогда, 314.когда старший из братьев приходит. 315.Великий плач младшего сына Дис черноглавой 316.привел его в эти пещеры далекие. 317. «Не скалокронная тебя погубила, а раны смертельные. 318.За что ты винишь сердце горы, если 319.она только благо тебе сотворила? 320.Ты здесь – потому что живое сердце скалы 321.сребровершинной тебя в герои свои приняла. 322.Отныне ты вместе с прославленными, 323.достойный памяти предков, и кости твои 324.будут с их костьми землю держать». Младший словам не внимает, 325.в горе царапает шкуру скалистую. 326. «Ты славен, мой брат, ты брани кровавой 327.был духом жестоким! Ты достоин чести подобной, 328.но мне становится героем сказаний рано – я жизни не видел!». 329.Каждое слово громом в скале отдается, трещинами покрылся панцирь чертогов холодных. 330.Горе пространство колеблет, нарушены законы подсердечных проходов горы. 331. «Мы оба достойны чести такой, - так старший отвечает голос повысив, 332. – Станем в горячем сердце единоглавой бок о бок, 334.пролили кровь за нее – она нам отплатит вечным покоем». 335. Младший словам не внимает, 336.в горе царапает шкуру скалистую. 337. «Если ты брат мне, меня отпусти! 338.Увы мне, пленнику мрака! Верни дом и семью, 339.коварная узница! За что запираешь вольных детей своих, 340.как сундуки, гордости полны? Верни мне праздника шум, 341.сироте и бедняку! Неприкаян и брошен 342.во мрак беспросветный, я дом не обрел, 343.я побед не изведал! Мне матери добрых слов 344.не услышать отныне! Увы мне, увы!». От плача великого 345.дрогнул старший из братьев. Не может ответить, слова позабыв утешенья. 346. А младший, поднявши лицо, слезами омытое, горестно просит и молит и плачет: 347. «Помоги мне, если ты брат! Нет сил то терпеть, 438.что мне уготовано. Научи меня, как мне принять 439.ту судьбу, что с гордостью королей 440.ты пронесешь через сердце горы! Не бросай меня, 441.брат мой возлюбленный! В горе великом, помоги брату младшему!». 442. Все сильнее дрожит мрак подгорный, 443.горячими словами как гневом дракона 444.терзаем. В тот миг решается старший из братьев 445.и младшего с земли поднимает. «Слезы утри, 446.недостойны рыдания воина подгорного племени. 447.Теперь ты герой, погребенный со славными предками. 448.Не можешь постичь ты той чести? 449.Тогда покажу тебе то, что уплачено кровью твоею и слезами матери нашей. 450.Верь мне, и я покажу тебе правду. Ты встретишь судьбу, 452.и станешь со мною на равных. Идем же сейчас, не медли, мой брат!». 453.И двинувшись в путь, пошли прочь от всех тех ходов, что уже исходили. 454.Находят подъемы и ступени забытые, 455.старший вперед пробирается смело. 456.Все выше взбираются, как будто прочь от земли оторваться решили, 457.иль обмануть скалокронную свою госпожу. 458.Шумит весельем Кхазад, песни звучат и нет конца тому празднеству буйному. 459.Бредет за старшим из братьев, и отчаянье каждый шаг умножает. 460.Скала содрогается гневом, но дальше и выше взбираются 461.паутину сердечных ходов разгадав. 462. Негодует гора, камень дрожит – но старший ведет за собою, 463.без страха все выше идет, все выше наверх, поднимаясь. 464.Но вот младший из братьев к горю услышал: то голос родной и знакомый. 465. «Куда ты ведешь меня, брат? Неужто не слышишь – мать вспоминает о нас! 466.Вернемся скорее!» - так говорит и стремится назад. 467. «Там выхода нет, за мною иди!» - старший назад не пускает и силой вперед идти заставляет. 468. Все дальше идут, все сильней недовольство горы. 469.Гневны вершины, когда нарушают порядки – обид не допустят, 470.лишь сильное сердце простят, лишь тому равно, что в глубине их мощи стучат. 471.Выходят в просторные залы, и слепнут от яркости солнца, 472.что белыми лучами сквозь высеченные далекие окна пустоту освещают. 473. «Что за место, куда ты привел меня? Я не слышу себя, здесь шумно от веселия пира!» - и голову обхватив, 474.так младший воскликнул. Не слышит шума того старший из братьев. 475. «Всмотрись ты получше. Не здесь ли Дубощит многославный нас наставлял перед битвой? 476.То призрак нашего дома, тень Эребора-дворца. Ты слышишь Кхазад? 477.Он тут, но завеса миров не пропустит нас брат. 478.Не выйти отсюда, хоть бы слезами всю гору умыл. 479.Не отпустит владычица нас, на это право ее и подгорный закон». Молчащие залы 480.окинул он взглядом и дальше пошел. Все выглядит так, как запомнили братья, 481.но то тень лишь от жизни, ее отраженье и сон. 482.Сквозь арку пройти собираются дальше, как вдруг, 483.словно треснув, скала содрогнулась. И сверху, словно вмиг став жидким и шумным, 484.вниз хлынуло небо водою. 485.Затянув палантином арку могучую, рычит и бушует, 486.стихия воды ледяная. Вот уж каменный пол весь укрыла, но все низвергается с воем, 487.грозясь и шипя. «Проход нам закрыт, - восклицает так младший из братьев. – Коварна скала, госпожа непреклонная! 488.Не дает она младшему брату помочь, 489.мучает нас и утопит теперь же!». Но старший, казалось, воды не заметил. «Ты прав, 490.что вершина пускать нас вперед не желает. 491.Но назад мы вернуться не можем. 492.Я истину обещал тебе показать, 493.и это ей тоже известно. 494.То трусость и глупость – 495.на месте стоять. Нам дальше положено путь проложить, 496.и я не намерен уйти без тебя в сердце горы многославной». 497.Так говорит: «Не страшись коварных потоков, 498.вреда не причинит нам ни капля. 499.То призраки и тени бесплотны и пусты. 500.Вода сталь закаляет, мой брат. Не дрогни!». И сквозь бушующий водопад ровно проходит. 501.Следом за ним – младший из братьев. Не тронула его ни единая капля, 502.как будто то был туман или дым, что незаметен для тела. 503.Так дальше идут, а младший дивится проходам. Пуст сон подгорный, 504.корридоры молчат. Кхазад уж не слышно. 505.Они дальше идут, зал за залом шагами измерив, приближаются к высоким вратам в далеке. 506.Лестница ввысь между узких стен пролегает. 507.Но нельзя позабыть, что скала откажет проходу свободному, 508.обид не допустит и возвратить пожелает. 509.Вот вспыхнул пламенем страшным весь зал, захлопнулись двери. 510.Повсюду бушует пожар, сравнимый с огнем лишь Погибели Дурина, 511.отравленный дым заполняет пространство. «Скажи мне, мой брат! – в ужасе младший кричит. 512.-Как выбраться нам? Неужели мы сгинем в жаре и копоти, 513.как воины древнейшего царства?». 514. «Помни – ты призраков видишь враждебных. 515.Они только дух твой смущают, 516.а плоти уж нет – не страшен нам пламень. 517.Смело иди вслед ты за мною: огонь – прародитель камней!». 518. И отринув наважденье кошмара, он смело в пламя вступает. 519. «За ним я пошел в жар битвы, за ним я пойду и в жар от костра» - так младший из братьев решает, 520.и следом за старшим идет. Не тронули их ярости языки, 521.невредимы достигли сквозь гул и треск двери далекой. 522.Обернулся [по-видимому, младший], но пламени уже не увидел – вновь тишина и прохлада 523.дохнула равнодушием скалокронной вершины. 524. «Не отставай, - говорит так старший из братьев. – Мы близко уже. Нарушим законы подгорного мира, 525.прощенье заслужим – не отставай». 526.И долго взбираются вверх по узкому ходу. Крутые ступени обманов полны, 527.осыпается камень песком. Не видно конца крутому тоннелю. 528.Свет, что был позади уж померк, но все не видно вершины ступеней – 529.нескончайм коридор. «Уверен ты в этом проходе?» - вопрос задает младший брат брату. 530. «Я верить тебе приказал, - отвечает так старший. – Так верь мне и дальше иди». 531.Устали уж оба и сбились с дыханья, но вот перед ними конец. 532.Бесчетны ступени к глухой их стене привели. 533. «Тем ходом ошибся ты, брат! – в изнеможенье на камень шершавый брат меньший присел. 534. – Вернемся назад. Все бесполезно. Ты показал мне всю правду, 535.ее я усвоил. Скала не отпустит нас прочь, 536.она запирает нас в вечность. Вернемся обратно, чуть отдохнув». 537.Но старший, едва отдышавшись, так говорит: «Уваженью камня учат нас с детства, 538.но нет той стены, что кхузд не пройдет. 539.Дай камень мне, брат, я разрушу виденье, мы дальше пройдем, не уступим теперь». 540.И камнем о камень, скалой о скалу ударяет тот, в чьем сердце 541.долг и любовь воедино срослись. Горячее сердце остыть не успело, 542.с каждым ударом камня о камень оно разгоняется и громче стучит. 543.И вот, будто лед ненадежный, растрескалась перед ними стена. 544.Удар за ударом – и хлынуло солнце во тьму, 545.как дикий зверь разорвав сырость и мрак. 546.Плечом разбивает остаток камней – и вот уже выход на свет. 547. «Выйди со мною, я покажу 548.за что проливает Дис черноглавая слезы». 548.Переступает каменный порог, из мрака в слепящую синь выходя. 549.Привыкнув к сиянью, глаза распахнул – и тот час забыл, что зияет мраком пещеры проход позади. 550.Вершина скалы под ногами, и выше лишь снег, что сливается с небом лазурным. 551.Внизу далеко – пышнозелены холмы растеклись, дождями напоены. 552.Озера вдали в солнце лучах как в кольчуге парадной. 553.Осенним пожаром пылают леса Лихолесья, 554.кроны деревьев качает ветер могучий. 555.Несется он со снежной вершины, прохладу даря земле от лета горячей, 556.слетает к лугам, неудержимо несется вперед, тревожа каждый росток, 557.все сил набирает, рябью живою скользит по озерам, 558.взмывает все выше, ныряет в леса и там, в тенистых оврагах 559.устав, засыпает. Все жизнью здесь дышит, 560.осени драгоценными красками сияет весь край. 561.В озерное дно кости драконьи ушли, 562.поросли вновь поля вереска буйного волнами. 563.Отстроен город людей, 564.вечными тайнами шепчутся кроны деревьев Лихолесья далекого. 565.Свобода здесь поселилась, пламя и тень отступили. 566.Теперь и отныне свободны народы от зла и от страха! 567.Вернули земли свои, и гордость свою, и славу свою. 568.Отныне ярче сиянья снегов Баразинбара великого, 569.сиянье победы стройной вершины. 570.Славное племя! Много горя изведав, 571.претерпев те лишенья, что народам другим не снести, 572.гордость свою сохранили и славу вернули, 573.чтоб знали потомки и с честью наследство несли.574.Так говорить начинает, молчанье нарушив, 575.старший из братьев-героев Кхазада: 576. «Взгляни на луга и озера, взгляни на леса вдалеке и на чистое небо, 577.нет копоти, дыма не видно. Здоров и в цвету этот край. 578.Вершины земли в ликованье пылают 579.снега ледяными огнями – свободна младая сестра. 580.Прекрасны алмазы, опалы, рубины, 581.но знаешь, как добывает их племя подгорное – то дело труда, 582.упорства и боли. За каждым грани сиянья – 583.тяжелых работ долгие годы. Так, под землею сырой, 584.борятся с камня породой, не слышны здесь стук топоров и мотыг перезвон. 585.Смотри же на осень, мой брат. 586.Спокойны холмы, счастливы люди. Отплачен наш дом. 587.Но, как и алмазы, так Кхазада очаг – дело труда, кровавых рубцов и слез материнских. 588.Чтоб солнце сияло, как грани алмаза, 589.в темное сердце скалы возвращенной, 590.уходит, как в шахты, работник войны. 591.Оплачен цветущий край и озер ясный блеск, 592.сполна заплатили. С почтеньем принимает сей дар вершина свободная. 593.Наш союз справедлив и основан по чести. Ее процветанье – труд наш и пот, 594.богатство и гордость Кхазада – ее процветанье и жилы златые. 595.Затем прекрасная Дис плачет слезы, 596.затем мы уходим в подсердечные проходы скалы, 597.чтоб все здесь чистым блеском алмаза взор услаждало. 598.За то мы уходим, чтоб скалокронная надежной громадой росла 599.и крепла из столетья в столетье. 600.За то мы уходим, чтоб гордость Кхазада питать, 601.чтоб были герои, которых запомнят». И долго молчанье вершину ту укрывает, 602.где, победив законы скалы, два брата стоят. 603.Могучих лишь сердцем готова вершина простить, 604.лишь тех, чьи сердца не уступят тому, что века отмеряет в ее глубине. 605.Лишь героев пропустит она и простит, 606.уступок для прочих не зная. 607. «Я слишком быстро покинул тот мир, 608.который хотел весь изведать. 609.Вот он, у подножья могучей приник, 610.уж сон и далекая небыль». 611.Так начинает ответ младший брат, сердцем услышав каждое слово. 612. «Ты истину мне обещал показать, чтоб я принял судьбу. 613.Ты прав был и верен остался, 614.я понял, о чем говорил ты теперь. 615.За то мы уходим, чтоб гордость Кхазаду вернуть. 616.То ложь бы была и глупость, коль против порядка пошел бы. 617.Закон то племени славного – союз с вершиной держать. 618.Я глуп был и слаб, ты меня изменил. 619.Чтоб солнце касалось земли, в сырость ее мы уходим. 620.Я понял все, брат. Ты прости, 621.всю слабость, что видел во мне. Вернемся назад. 622.Я снова слышу Кхазада гулянье, и если нарушен порядок вещей, 623.и есть хоть возможность одна, я матери лик повидаю, 624.увижу лишь мельком, а там – за тобой. 625.Идем же теперь». И в сумрак пещеры вернулись тотчас, закрылся проход, словно рана. 626.Ступени недолги теперь и светлы, и смех вдалеке тот Кхазада.

Песнь четвертая. Гробницы три мрамора белого.

627. Послушайте, как правду поет молчаливый камЕнь. 628. Три лета минуло, как гордый Кхазад славу вернул и богатства. 629.Возлюбленный подгорный народ, излечил ты раны глубокие, 630.позабыл о скитаниях, унижений не помнишь! 631.Стойкий народ, могуч ты, силен и нет никого, кто сравнится с тобою! 632.Три лета прошло, и вот ты воспрянул, восстал из пепла и пыли. 633.Но в благополучье и счастье позабыли о том, как жили без дома, 634.как страданья терпели. Не в том наша гордость, 635.не в громких пирах, не в песнях побед. 636.Вся гордость и честь, та, что потомкам достанется нашим, в верности непреклонной законам Кхазада. 637.В скитаниях долгих, в нужде и обиде, 638.народ оставался честен и горд. 639.Пламя лизало священные залы, 640.Смауг отнимал молодую вершину, 641.но как бы народ не страдал – Кхазад оставался Кхазадом. 642.Наш род непреклонен и стоек: 643.как суровые ветры и косые дожди скал не сломают, 644.так беды и горе не сломят Кхазад. 645.Вот пир тот широкий качает весь зал, 646.гремят чаши с вином, не слышно уж песен певцов 647.за грохотом празднества. 648.Король не внимает тем мудрым словам, 649.не хочет вспоминать о печалях. 650.Прекрасная Дис молча стоит, не по сердцу ей безумство веселья. 651.Она поправляет косы цвета угля и говорит, сожалением каждый звук наполняя: 652.«Если свободно сердце горы, неужто, не может она 138.в благодарность дать мне проститься с семьей?» 653.Черноглавая Дис, сестра горных вершин, тоска в том твоя, 654.что не с кем всю скорбь разделить. 655.Вдали от тебя пали братья твои, а затем сыновья. 656.Вот уже дом возвращен, но нет в том покоя. 657.Не видела ты гибели тех, кто дороже тебе снега вершинного. 658.Не была ты рядом тогда, когда в землю их кровь уходила, 659.драгоценные камни в шкуре земли украшая. 670.Не было счастья вернуться – 671.первым, что дома застала подгорная дева – 672.гробницы три мрамора белого. 673.Вернул гордый Кхазад дом свой любимый, 674.а ты потеряла все то, чем жила. 675.Пусть помнят тебя гордой принцессой, равной холодным вершинам, 676.пусть никогда не узнаю, что дом тот без них для тебя опустел. 677.Но что-то не так в зале шумном, 678.Кхазад постепенно все тише поет и кричит, 679.король, удивлен, вопрошает: 680. «В чем дело, подгорный народ? Отчего замирает веселье? 681.Вина не хватает иль сон одолел? Пируйте, пируйте на славу! 682.Отчего затихают все песни? Порваны струны иль слова позабыты? Танцуйте и пойте, пусть песни гремят!». 683.Но все замирают в испуге. Толпа расступилась и в центре стоят 684.как будто из плоти и крови два брата, сыновья опечаленной Дис. 685.Молчат и взирают устало. Что младший из них – как будто бы ищет кого-то, 686.боясь не найти. 687.Прекрасная Дис не верит виденью. 688.В сомненье делает шаг, но на два отступает. 689.Но стоило сыну глазами глаз матери прекрасной найти – 690.она бросается к ним, будто виденье исчезнет тотчас. 691.Наблюдает Кхазад и дивится. «Неужели я вижу вас так, как вижу вокруг весь народ замеревший? 692.Сыновья ли мои предо мною или то зренья обман? Живы ли вы или сон я ночной вспоминаю?». 693. Она смотрит на них, молчанье хранящих, но нет в них неправды. 694.Как помнила каждого – такими стоят, 695.сыны горных вершин, кровь королевского рода. 696.Дублеты дорожные, отделкой искусной украшены, 697.мехом лисицы подбиты плащи, на плечах у каждого удержаны 698.брошью. Широкими поясами крепкие станы обхвачены, пряжки блестят. 699.В пыли и долгой дороги следах тяжелые сапоги дорогие. 700.В волосах – косы, с заколками крепкими. 701.Все так же, как запомнила прекрасная Дис, 702.сыновей провожая. Слезы в синих глазах задрожали, 703.берет за руки братьев, холодом снегов обжигаясь. 704.«Не живы мы, добрая Дис, 705. –отвечают. – Мы пали в битве кровавой, давно уже бродим в подсердечных проходах горы, 706.где время иначе течет, и года 707.там проходят как дни. Нарушив законы тех сонных пещер, 708.мы утешить тебя возвратились». Прекрасная Дис внимает словам, и слезы текут по бледным щекам: 709. «Я лью по вам слезы, родные мои, 710.не зная покоя. Вы пали, нам дом возвратив, 711.но для матери каждой дороже покоев и громких побед – 712.дети живые». Но младший, ласково матерь обняв, наставляет: 713. «Смотри на веселье Кхазада и знай – слезы твои справедливая плата. 714.Есть время для слез, а есть для веселья. 715.Алмазы ручьев, солнца яркого злато, изумруды растущей травы – обмен этот честный за сон под горой. 716.Доколь свободен наш гордый народ, ты знай и запомни – мы рядом с тобой. 717.Мы спящие воины, на страже покоя дневных дел и забот. 718.Ты будешь нас видеть в добыче из шахт, 719.в залах свободных, затихших, 720.в веселых пирах и играх детей, 721.мечтами о славных победах живущих. 722.Лей слезы по нам, милая мать. Мы того заслужили, 723.но героев нельзя оскорблять, 724.желая их возвращенья. Цени каждый день, за которой мы заплатили, себя не жалей. Пусть помнит Кхазад нас как тех, 725.кто в горное сердце ушел ради славы и силы народа». И руки вершинного снега белей 726.отпускает. Оба замолкли, лишь взглядом простились и вот уж в прохладу теней отступают. 727.Померкло виденье. Прекрасная Дис неподвижно стоит. 728.Долго Кхазад молчанье хранил, поражен и задумчив. 729.Затих подгорный народ, будто в сон погружен и печален. 730.Так было в то лето, третье после брани кровавой. 731.Запомнят победу ту птицы, и звери, и эльфы, и люди 732.-участники эпохи сраженья народов. Много песен сложено будет, 732.но правду едину сохранит только сердце твердыни, ибо лишь горы 733.все помнят и врать не умеют. Три лета минуло, но слышны еще металла оглушительный гром, и стрел листопад, и земли протяжный стон, 734.и пламени блеск драгоценный.

@темы: эпос, гномы, толкин, хоббит, фанфики, торин, кхазад, эребор, арда

---

Диалоги о животных

Затея с блогом провалилась. Нет времени и сил писать куда-то что-то про себя. Поэтому это будет моим блокнотом. Буду скидывать сюда свой фанатский бред.
Начал уже с "Пепла снов". Теперь кое-что из старого.

Название цикла: Диалоги о животных
Автор: Ray G. O'Diran
Фандом:"Шерлок Холмс"
Пейринг:Холмс/Ватсон, миссис Хадсон, Глэдстоун
Рейтинг: PG-13
Жанр: Слэш, юмор
Размер: Мини
Кол-во частей: три части

Первый диалог

Вместо утреннего приветствия Холмс, не поднимая глаз на Уотсона, с чрезвычайно убийственным воодушевлением возвестил:
-Мне кажется, дорогой доктор, у Глэдстоуна какая-то патология.
Уотсон сдвинул брови. Пса нигде не было видно, несмотря на то, что беспорядок в комнате этим утром был заметно меньше, чем пару дней назад. Стулья стояли на своих местах, а старых, древних и буквально ветхих газет – не было видно вовсе. Пепел от сигар и трубочный табак нигде не были рассыпаны, а каминная задвижка была закрыта (впрочем, от этого комната казалась непривычно душной).
-Стол уже накрыт, вы не присоединитесь ко мне за завтраком? – Поинтересовался Уотсон, засунув руки в карманы брюк. Всеми силами доктор хотел проигнорировать замечание о собаке.
Холмс продолжал смотреть куда-то вперед и вниз, с выражением глубокой задумчивости на лице. На губах легкая тень от улыбки, в глазах – дурные искорки. Ветхий халат сполз с правого плеча. На первый взгляд – ничего подозрительного.
-Да-да, сочту за честь, - рассеянно пробормотал Холмс и добавил:– Право слово, этот пес не в порядке.
-Неужели?
-Я совершенно уверен.
-И что же с ним? – Скрывая нарастающее раздражение, поинтересовался Уотсон. Он держал себя в руках исключительно по привычке – подобное утро не было в этом доме в новинку. Опустив голову на грудь, чтобы посмотреть, застегнута ли жилетка, доктор думал о стывшем внизу кофе. Он был крайне удивлен, когда Холмс сам несколько раздраженно бросил:
-Мне почем знать? Вы здесь доктор!
Уотсон в возмущение открыл рот, Холмс тоже:
-Но у этой…
-Я…
-…собаки…
-…бы попросил…
-…явно…
-…Вас перестать…
-Не все дома!
-Холмс! – В отчаянье воскликнул Уотсон. Это подействовало. Холмс чинно вскинул брови, демонстрируя поддельный интерес, поднял взгляд на доктора, поджал губы и, преисполненный достоинства, стал ожидать продолжения речи. – Это не просто собака, а моя собака. И если бы вы…
-Не стоит тыкать в такие гнусные подробности как отсутствие у бедного пса матери, когда он в таком состоянии.
-Вы позволите закончить?
-Конечно-конечно.
-Если бы вы не издевались над ним при каждой удобной возможности, не устраивали в своей комнате опытов на моей собаке, я был бы спокоен за его психическое здоровье…
-Так вы волнуетесь за него?
-Что?
Уотсон замолчал, сбитый с толку шизофреническим настроением диалога. Пару секунд они сверлили друг друга взглядами. Один – невинным, полным добродетели, а второй – раздраженным и прикидывающим, есть ли резон продолжать спор.
-Ладно, где он.
Капитуляция была единственным выходом из этой ситуации. Быстрее и легче было узнать, нет ли у пса депрессии, чем переспорить Холмса. В конце концов, кто любит застывшую пенку на овсянке?
Холмс, не изменившись в лице, кивнул доктору за спину. Уотсон обернулся. Под секретером, среди разного хлама вроде шкатулок из-под табака, визиток, оторванных пуговиц, пустых ампул сидел Глэдстоун. Уотсон вздохнул, чуть пожевал губами и принялся извлекать из завала пса. Глэдстоун был спокоен – все это время он глядел в глаза Холмсу, и можно было подумать, что этот пес вовсе не живой кусок мяса в тридцать с лишним килограмм, а отлично выполненное чучело. Возможно – хотя было больше похоже на полный бред, - что пес и Холмс понимали друг друга без слов. Стоило Уотсону опуститься на одно колено, чтобы нашарить руками глупую скотину, как Холмс обеспокоено добавил:
-Я совсем забыл о вашей ноге, доктор. Вам помочь?
-Идите к черту, Холмс, - выругался Уотсон и осторожно опустился на второе колено. Стоя на четвереньках, доктор переключил внимание на пса. – Глэди, иди сюда. Глэди, малыш…
Холмс расплылся в довольной улыбке, дотянулся до бокала с выдохшимся вином и сделал победный глоток, неотрывно любуясь прекрасным видом, открывающимся теперь с его места.
-Ну, и что с тобой, дурацкая собака? – Уотсон, вернее та его часть, что виднелась из-под секретера, ерзала от неудобства позиции.
-Я думаю, его не нужно беспокоить и таскать с места на место, доктор, - заботливо предложил Холмс. – Осмотрите его там.
-Без вас разберусь, - послышался невнятная грубость, из-под стола торчали только ноги и область, что пониже спины.
Холмс облокотился о кресло и положил голову на руки:
-Зрачки ему посмотрите, зрачки, - посоветовал он, расплываясь в довольной улыбке. – Может, он что вылизал из моих препаратов…
Холмс осекся, когда Уотсон попытался выпрямиться прямо под секретером. От удара свалилось папье-маше в виде слоновьей головы. Чертыхнувшись, доктор дал задний ход, после чего, все еще стоя на коленях, выпрямился и горячо добавил:
-Мне кажется, это вы что-то вылиза… – Но тут Уотсон заметил замешкавшегося при смене провокационной позы сыщика. Тот поспешно отвернулся и попытался сделать вид, что смотрел в окно. Усы у доктора вздыбились, как у сердитой сторожевой, и он набрал в легкие воздуха, чтобы высказаться: - Вы…
Холмс не дал ему закончить. Сыщик вскочил, сбросив халат:
-Я? Нет.
-Это недопустимо, Холмс!
-М?
-Наглый бесчестный провокационный прием! – Возмущение грозило перерасти в гнев.
-Вы сильно ударились головой, даже, - он кивнул на упавшее папье-маше, - Бонни это подтвердит.
-Вы просто бесстыжий, подлый извра…
Но сыщик уже выскочил за дверь и бодро затопал по лестнице:
-Хватит ползать по полу, старина! Всю пыль решили собрать? Или вы хотите, чтобы кофе совсем остыл? Оооо, миссис Хадсон, доброе утро, доброе утро. Совершенно чудесное, не так ли? И у вас такой здоровый румянец, очаровательно. В чем ваш секрет? Вы осторожнее – не разбейте сегодня ничье сердце по пути к кондитеру! А то знаем мы вас, женщин, лишь бы… Не смейтесь, я серьезно. Шучу-шучу, конечно, я шучу. Ну где же доктор? Я выпью ваше кофе, если будете копаться, слышите? Вот ребенок. Возится с Глэдстоуном в моем кабинете. Обожает своего пса, обожает.

Второй

Теплый пьянящий воздух вечерней гостиной был внезапно вспорот громким пронзительным женским криком:
-Доктор! Доктор! Мое сердце этого не вынесет!
Холмс, дремавший как кот в кресле у самого камина, вздрогнул. Уотсон уже вскочил и исчез в проеме двери. Кричала миссис Хадсон.
-Что случилось? – Без лишних сантиментов потребовал ответа дипломированный врач.
-Ваш пес! Моя ваза! Это вопиющая непристойность!
Голова Холмса появилась из-за спинки кресла как из-за укрытия. Со своего места он видел проем двери и маячащую спину Уотсона. Порою мелькали и оборки с подола платья миссис Хадсон.
-Миссис Хадсон… - Голос доктора явно говорил о том, что его героический настрой был сломлен. – Глэдстоун! – Гаркнул он куда-то вглубь помещения, откуда через пару мгновений засеменил, виновато щелкая когтями по полу, крупный бульдог. Пес юркнул под кресло Холмса, словно в поисках защиты.
-Миссис Хадсон, я приношу свои извинения…
-Вам следует держать своего пса подальше от моих вещей, пока он в таком… Таком состоянии!
Миссис Хадсон широкими шагами направилась в свою комнату, рассекая теплый воздух гостиной. Холмс с безопасного места наблюдал за всей сценой. К несчастью, миссис Хадсон успела заметить это и, остановившись, кинув взгляд под кресло на виноватого пса, потом на притихшего Холмса, процедила:
-Происхождения у милого животного таких пагубных наклонностей можно легко объяснить…
Холмс улыбнулся краем губ и твердо посмотрел на нее своим немигающим взглядом:
-Мне приятно осознавать, что когда я уйду на покой, миссис Хадсон, вы с честью продолжите мое дело частного сыска.
Миссис Хадсон, раскрасневшаяся от возмущения, не ответила и поспешно вышла. Уотсон, сбитый с толку и смущенный, прошел на середину ковра. Холмс перевел взгляд на него, еще сильнее откинув голову.
-Это становится проблемой, - вздохнул Уотсон, глядя на лежащего в безопасности пса.
-Что же он такого сделал? – Блеснул глазами Холмс.
-Убедил миссис Хадсон в своей невинности, - ядовито бросил Уотсон. Холмс довольно фыркнул, будто это было то, чего он ждал очень давно.
-Хотите сказать, он обесчестил очередную пыльную безделушку? – Холмс вернулся в удобное положение, исчезнув за спинкой кресла.
-Вазу… - Рассеянно пробормотал Уотсон, потирая рукой затылок и шею. – Что значит «очередную»?!
-Еще одну, новую, следующую по списку или в очереди, suivant.
-Почему вы мне сразу не сказали?
-А что бы вы с ним сделали? Помешали бы в лучшем случае… Да не смотрите на меня так, я не заставал его непосредственно за свершением его грязного дела, - Холмс говорил медленно, словно с усилием подбирая допустимые слова.
Уотсон обеспокоено прошел к креслу, опустился на корточки, чтобы посмотреть на Глэдстоуна. Пес стыдливо поворотил морду.
-Да, приятель, что же мне с тобой делать? Так не пойдет…
-Действительно, что ему делать? – Как-то сердито произнес Холмс, глядя в пламя камина. – Физиологические потребности – это тоже потребности, чтобы не говорили в нашем обществе, доктор.
-Вы о чем? – Спросил Уотсон, не поднимая головы, гладя несчастного пристыженного пса.
-Я о том, что купить ему фотокарточку собаки будет вряд ли достаточно, что является лично для меня очевидным фактом. А вот приличное общество относится к потребностям тела как к потребностям низшего уровня, не замечали? Принято считать, что мы должны быть счастливы, имея возможность находится рядом с предметом чувств или желания, но испытывать желания телесного уровня – это грязное дело! Англичане пытаются уравнивать отношения людей к людям и собак к собакам. Если нельзя хозяевам проявлять эти потребности, то и собакам – тем более, но собаки не знают правил этикета, даже самые лучшие собаки – а Глэдстоун является отличным псом! – не знакомы с нашими на удивление нелогичными правилами! Это полный абсурд… - Чем больше говорил Холмс, тем громче и тем более увлеченно звучала его речь. Уотсон даже вскинул голову и смотрел на Холмса с нескрываемым удивлением. Холмс, поглощенный разглагольствованиями, повернул голову к слушателю, чье лицо было на уровне подлокотника, и осекся. – Я и говорю, бедный Глэдстоун.
Уотсон наградил сыщика тяжелым, несколько затянутым взглядом, но ничего не сказал. Оперевшись одной рукой о подлокотник кресла Холмса, он поднялся на ноги. Холмсу пришлось отклониться назад.
-Вы правы, фотокарточкой тут не обойдешься, - после этой затянувшейся паузы произнес Уотсон, не двигаясь с места сразу.
Холмс, откинув голову назад, что был виден кадык на шее, произнес негромко:
-Ну и что же вы намерены делать?
Уотсон снова вздохнул, протиснулся мимо каминной решетки и коленей Холмса и уселся в свое кресло.
-Надо бы найти ему подходящую суку.
Холмс хмыкнул, нервными тонкими пальцами забивая табак в трубку:
-Мне кажется, он предпочитает антикварные вазы.
Уотсон улыбнулся в усы и почесал подбородок. Кто знает, сколько еще бесценных вещей подверглось непрошенному вторжению?
-Вы не знаете, кто мне в этом может помочь?
-В чем? – Холмс сосредоточенно раскуривал трубку.
Уотсон пояснил:
-Найти Глэдстоуну кого-нибудь для успокоения… - Он глянул на заснувшего под креслом сыщика пса. – Его… Разрушительной… Э… Страсти?
Холмс просиял улыбкой, не выпуская изо рта никак не разгорающейся трубки. Он достал еще одну спичку, и та сломалась у него в руках.
-У вас богатый словарный запас, доктор.
Уотсон скривился в ироничной благодарности, но ничего не ответил, ожидая ответа.
-Подобные вопросы не входят в область моих интересов, но, думаю, в Ист-Энде найдется какой-нибудь подходящий бардель…
-Холмс, я серьезно! Вы не знаете, где могут оказать подобные услуги бедному псу и вполне законно?
-Намного больше меня волнует вопрос… - Холмс зажег новую спичку и снова принялся раскуривать упрямую трубку. – С чего вы взяли, что это то, что ему нужно?
-Мне показалось это вполне очевидным.
-Вам.
Табак немного задымился, но тут же снова погас.
-Да. А вам нет?
-Иногда мне видится, что вы способны смотреть на мир исключительно со своего места.
Это замечание стало неожиданностью, Уотсон на пару секунд смешался.
-Что вы имеете ввиду? Что я делаю что-то против воли Глэдстоуна?
-Не буквально, но так может показаться.
-И, смею заметить, кажется.
Наступило молчание. Уотсон отвернулся к камину, ожидая, что Холмс продолжит разговор, но тот молчал, занятый разрыхлением плотно прибитого табака. Глэдстоун храпел на полу. Под мордой скапливалась небольшая лужица слюней.
-В конце концов, - произнес Холмс негромко. – Откуда нам знать, кого он предпочитает?
-В смысле вкуса?
-В смысле, что мы все вообще знаем о предпочте…
-Думаю, ему нравятся блондинки.
-…ниях друг друга?
-Я не в полнее вас понимаю.
-Не мудрено.
-Мне не понятна причина вашей внезапной смены настроения, - проговорил Уотсон угрюмо. – Спор возник на пустом месте. То вы «за» помощь псу, то «против»…
-К черту пса, Уотсон! - неожиданно резко проговорил Холмс, выдернув так и не затеплившуюся трубку изо рта. Казалось, сырой табак окончательно вывел его из себя. – Вы в печенках у меня сидите вместе со своим псом.
Уотсон сдвинул брови, отчего на лбу появилась неглубокая уверенная морщинка. Впервые за последние минут пять Холмс смотрел прямо в лицо доктору.
-Знаете, пожалуй, я вас оставлю, - бесцветно проговорил Уотсон, немного поджав губы. Он встал, не глядя на Холмса, который уже раскаялся в своей грубости, забрал книгу со столика и, обойдя кресло Холмса сзади, направился к лестнице.
-И пса заберу.
Вернулся, опустился на корточки, рывком выдернул всхрапнувшего от неожиданности Глэдстоуна из-под кресла и выпрямился.
-Спокойной ночи.
-Вы не правильно меня поняли, - то ли недовольным, то ли несчастным тоном проговорил Холмс. – Я не то имел ввиду.
Но Уотсон уже гордо хромал к себе в комнату. Холмс проводил взглядом спину друга, по которой мелко скреб лапами перепуганный от неожиданного перемещения Глэдстоун. Хлопнула дверь, послышался раздраженный приказ «на место, дурацкая собака», и все смолкло.
Холмс сердито бросил трубку на столик, отсыревший табак рассыпался по газете неровными комьями.

Последний

-Будь я псом, вы бы меня больше любили?
-Это напрямую зависит от породы, которой бы вы были. Я не люблю мастиффов.
-Вы смеетесь надо мной?
-Конечно. А вы надо мной.
-Ничуть. Порою мне кажется, что Глэдстоун заслужил у вас большей ласки из-за того, что ходит на четырех лапах и умеет скулить.
-У вас тоже отменно выходит.
-Ходить на четырех лапах? Благодарю.
-Скулить. Каждую ночь слышу.
-Да… Тут я выигрываю. Пока не встречал собак, умеющих играть на скрипке.
-Холмс, вы не умеете играть на скрипке.
-Но я могу хотя бы держать ее в руках! Глэдстоун в момент порвал бы все струны.
-Я стригу ему когти.
-А, стрижете ему когти… Наверное и целуете на ночь?
-Да бросьте! Сейчас вы больше похожи на маленького мальчика, чем на великого сыщика.
–А маленькие мальчики бывают похожи на щенков бульдога?
–Все дети одинаковые, так говорят.
-В корне неверное утверждение.
-Не в смысле дети – люди, а в смысле дети – зверята, котята, щенки.
-Хм.
-Ведут себя похоже.
-Вы уводите меня от темы, не так ли?
-А что вы мне прикажете, утешать вас, что вы родились англичанином, а не щенком какого-нибудь дурацкого мостиффа?
-Я бы не за что не родился мостиффом, вам они не по душе. А вот поменяться местами с Глэдстоуном…
-Вы согласны пускать слюни? Ходить по Лондону без одежды? Носить этот унизительный ошейник на шее? Я, к слову, вез пса в наморднике через всю страну!
-Перспектива не воодушевляет.
-Вот именно!
-Но ведь, будь я собакой, вы бы не относились ко мне так?
-О… Нет, относился бы как к собаке.
-И как вам только удается совмещать свою профессию со своей бездушностью!
-Вы бы съели мои лучшие ботинки из вредности, что я не разрешаю вам спать у себя на кровати, и я был бы страшно на вас рассержен и расстроен непредвиденной тратой.
-Вы итак не разрешаете мне спать на вашей кровати, но пока что я не сгрыз ни одну пару обуви в этом доме, смею заметить.
-Да сдалась вам эта собака, Холмс!
-Верно, верно. Разговор исчерпан. По крайней мере с вами – да, а вот с Глэдстоуном нам еще будет что обсудить…
-Оставьте его и меня в покое, Холмс, ради бога.

@темы: слэш, Шерлок Холмс, фанфик, Глэдстоун, Холмс/Ватсон

---

-___-

Автор: Ray G O'Diran
Бета: беты нет
Название: "Пепел снов"
Фандом: "Хоббит: Нежданное путешествие"
Дисклаймер: Играю с чужими игрушками, а потом все кладу на место, никакой пользы не извлекаю.
Предупреждение: слэш, инцест, насилие
Рейтинг: R
Пейринг: Кили/Фили; среди прочих персонажей Элронд, Торин, Линдир, гоблины
Жанр: слэш, ангст, психология, драма, романтика
Описание: по заявке :"Фили сходит с ума,видя как пытают брата.Последний выживает,но Фили не верит,что он жив". Пожалуй, впервые в жизни Кили, младший брат и любимый племянник, столкнется с серьезной проблемой, к которой вовсе не готов. От успешного ее разрешения зависит жизнь любимого человека.

6

«Когда не будет больше сил терпеть,
И холодом дохнёт седая вечность
Ты тенью вдруг появишься в толпе
И, улыбнувшись, мне пойдёшь навстречу…»
-Тэм Гринхилл, «Бой окончен».
Наконечник стрелы дрогнул, оперение скользнуло по пальцам, и Кили поморщился. Тетива, подрагивая, возмущенно гудела. Яблоко, установленное на ограждении сада, лежало на прежнем месте.
-Хорошо, что ты этого не видел, - критично сдвинув брови, проговорил стрелок и потер плечо. Стрела только что сорвалась у него с тетивы, будто Кили был неумелым мальчишкой.
Этим ранним утром он, первый раз за последние три дня, ночевал у себя в комнате, с головой укрывшись одеялом и наслаждаясь комфортом. Спать в кресле, вытянув ноги на кровать перед собой – не лучший вариант отдыха, когда спину все еще ломило при каждом неудачном движении. Проснувшись свежим и преисполненным сил, Кили потянулся и только через пару минут понял, что может медленно поднять руки без шипения сквозь зубы.
А ему, истосковавшемуся по стрельбе, только того и надо было. Он наспех оделся, умылся, набрал в руки необходимого – колчан, лук с новой тетивой, перчатки, выхватил два яблока из вазы с фруктами, в зубах зажал заколку – и выскочил на улицу, направившись в сад. На улице было тепло и солнечно.
…Второй день подряд Фили выходил гулять. Он ни с кем не говорил, но Кили был рад хотя бы тому, что брат шевелится.
Сам же Кили с усердием, граничащим с гномьим упрямством, проводил дни рядом. Он, наученный горьким опытом своих предыдущих попыток, не наседал на брата, сдерживая себя, и опасаясь снова обжечься о ледяной взгляд. Чаще он просто сидел неподалеку – на траве, на соседней скамье, и боролся со своим нетерпением. Иногда хотелось подойти и начать говорить, но Кили вздрагивал, вспоминая грани льда во взгляде брата и строгое лицо Элронда, и оставался на месте.
Нет, конечно, он подходил и говорил, но это чаще были простые приветствия, простые вопросы и ничего лишнего. Кили весь обратился в слух и взгляд – запястья Фили все еще были перебинтованы, и эти шелковые браслеты напоминали, как осторожно и предусмотрительно нужно вести себя.
Когда утром Кили добрался до сада, брат уже сидел на белой скамейке, глядя в сторону далекой мощеной улицы, по которой ходили эльфы, спешащие по делам. В саду было пусто и тихо, если не считать пения птиц и шум водопадов, доносившийся слабым шорохом сквозь занавес крон. Через две скамьи от Фили сидела знахарка, занимаясь вышивкой. Негласным правилом был запрет оставлять старшего гнома в одиночестве.
Кили вышел к Фили со спины, обогнул скамейку, прошел к поляне и бросил все вещи на мягкую траву. Он боролся с желанием сразу же посмотреть на Фили, но это значило бы показать, что происходит что-то необычное, непохожее на простой мирного дня, какие были у них еще до похода. Поэтому он вытащил из зубов заколку, привычным жестом убрал перепутанные с ночи волосы на затылок, почесал подбородок и вытащил из колчана три стрелы. Воткнув их в землю, Кили поискал глазами, куда бы можно было пристроить одно из двух яблок. Поставив его на дальние перила, ограждавшие выступ скалы от пропасти, Кили развернулся и пошел обратно к своему месту. Если удастся сбить плод одной из трех стрел, Кили сделает мишень и не уйдет из сада до тех пор, пока не стемнеет. Только теперь он позволил себе посмотреть на брата. Фили неподвижно сидел на скамье, молчаливый и неподвижный. Но Кили отметил, что теперь брат хотя бы походил на собственную тень – на того уверенного осанистого гнома, которого Кили помнил. То ли прогулки пошли ему на пользу, то ли Кили делал все правильно, но брат перестал выглядеть словно мертвец.
Повеселев, Кили свистнул. Брат поднял голову и поймал кинутое яблоко.
-Доброе утро, - поздоровался Кили. Он не и надеялся на ответ, поэтому не расстроился, когда Фили молча проводил его взглядом.
Кили засучил рукава белой рубашки, натянул перчатку и выдернул одну стрелу из земли. Первая просто сорвалась раньше времени – он не удержал тетиву, совсем не ожидав, что она окажется такой тугой при больных плечах. Стрела свистнула и исчезла.
Фили смотрел в сторону.
Вторую стрелу Кили выпустил тогда, когда захотел сам, но она только немного задела спелый плод, рассекла красную шкурку и, уже замедляясь, исчезла в пропасти.
Кили сердито выругался сквозь зубы, приладил последнюю из воткнутых в землю стрел, и прицелился. Руки почти незаметно, но подрагивали от нагрузки. Если не получится и сейчас, то, наверное, все же, придется подождать еще денек-другой… Кили прищурился. В этот момент память воскресила далекий день одной из детских тренировок для благородных гномов, что устраивал по просьбе дяде Двалин. Они занимались нерегулярно, вместе со всеми другими детьми, и конфликты между разнородными юными гномами возникали поначалу чаще, чем хотелось бы. Шутка ли, один Двалин на восемь-десять юных горячих гномов разного возраста и разного происхождения? Обычно доставалось именно эреборским принцам, наследниками короля, который не у всех гномов вызывал уважение. Дети выплескивали накопившуюся злость и отчаянье, которыми их пичкали родители, и легче всего было добраться до Кили и Фили. Это продолжалось недолго, потому что вскоре братья научились давать сдачи так, чтобы не пришлось объяснять второй раз. Но в то промозглое утро Кили держал лук третий раз в жизни и был слишком мал, чтобы суметь удержать тетиву столько, сколько требовалось, чтобы прицелиться. Лук был только один и дети стояли в очереди, ожидая, когда же оружие перейдет в руки тем, кто в состоянии попасть в цель. Двалина отозвал брат, поэтому дети стали вслух зло шутить и издеваться над Кили, который никак не мог собраться с духом и выстрелить. Ему было так обидно от всех несправедливых слов, что слезы выступили на глаза. Он встретился взглядом с Фили, стоявшим в стороне, за изгородью, поодаль от остальных детей. В какой-то момент Кили стало обидно настолько, что он просто повернулся на месте и нацелил лук с дрожащей стрелой прямо в гущу толпы зубоскалящих детей. Смех смолк, дети шатнулись назад. Он не хотел ни в кого стрелять, хотел лишь напугать. В мгновение ока Фили перескочил изгородь, оказался рядом с братом, крепко ухватил стрелу, сразу лишая ее возможности сорваться, потом рывком выдернул лук из слабых пальцев Кили и отвесил деревяшкой подзатыльник.
-Что такое? – Как раз в этот момент послышался голос Двалина, выходящего из дома. – Чья очередь?
-Моя, - сообщил Фили, не оборачиваясь и толчком отсылая всхлипывающего брата в притихшую толпу.
Кили усмехнулся этому воспоминанию, хотя всегда оно вызывало у него только грусть. Он шмыгнул носом, повернулся к Фили, сидящему на скамье и проговорил:
-Ладно, попробуем по-другому.
Он встал спиной к цели, вспомнил, где находится яблоко, потом быстро развернулся и, не церемонясь, выстрелил. Стрела сорвалась чуть раньше, чем он рассчитывал, но, прожужжав, как стрекоза, она сбила яблоко и увлекла его за перила.
Кили, довольный собой, улыбнулся и нравоучительно сказал, не глядя на брата:
-Если бы я был не Кили, то я скорее бы попал стрелой в тебя, чем в то яблоко.
Прошло несколько секунд, пока до Кили не дошел смысл сказанных самим собой слов. Он повернулся и даже приоткрыл рот от удивления. Его охватила какая-то странная радость, и он, все еще сжимая лук, двинулся в сторону Фили. Тот повернул голову, холодно посмотрел на сияющего брата, а потом медленно отвернулся. Напоминал Фили сейчас не гнома, а плененного зверя, чья гордость оставалась его последней защитой.
-Только не дергайся, - мирно попросил Кили, присаживаясь поодаль. – Я не буду тебя трогать.
Кили выглядел так, как если бы был ребенком, отыскавшим ключ от буфета. Он сидел на другом краю скамейки, но наклонился в сторону брата и глянул на него глазами, полными искр:
-Скажи, откуда мне знать, как ты треснул меня по голове луком, когда я чуть не перестрелял детей на тренировке, если я – «неумелая копия»? Или откуда я взял историю про испорченный меч? Или про свой поход? – Кили покусал губы и указал на брата пальцем. – Нет. Неоткуда бы мне это все было взять! Нет, разваливается вся твоя идея. Чувствуешь?
Фили не поворачивал головы, Кили не видел его лица. Не дождавшись ответа, но решив, что этот довод один из самых весомых во всем спектакле переубеждения, Кили предоставил брату время поразмыслить. Он встал, покрутил в руках лук, а потом заставил себя отойти.
С этого момента стрелы попадали неизменно в цель, выбранную на старом дереве. Кили не мог удержаться и постоянно кидал взгляды в сторону скамьи, но терпел довольно долго – может, даже целый час. Если бы не Линдир, Кили бы уже оказался рядом с братом. Эльф шел куда-то бодрым шагом, пересекая сад, а увидев тренирующегося приятеля, остановился. Кили чуть отсалютовал оружием.
-Смотрю, ты, наконец, добрался до излюбленного занятия? – Улыбнулся Линдир, кивнув на колчан, лежащий в траве.
-У меня своя арфа, - ответил Кили, прилаживая очередную стрелу. Он прицелился, а потом, напряженно глядя в цель спросил: – Хочешь яблоко?
Линдир удивленно приподнял брови и обернулся к Фили, рядом с которым на скамье лежало нетронутое яблоко.
-Он не укусит, - Кили выпустил стрелу, она врезалась в кору дерева и задрожала. Линдир не отвечал, Кили повернулся к нему: - Могу предложить второе, но оно где-то в пропасти.
Линдир усмехнулся.
-Дружелюбие гномов, - кивнул он.
-Не хочешь, как хочешь, - пожал плечами Кили. Он, действительно, хотел быть дружелюбным. В конце концов, что может быть лучше дружеского угощения. Из всего этого унылого царства только у Линдира было какое-никакое чувство юмора, а уже одно это условие стоит корзины спелых яблок.
-Не хочется лезть в овраг, - миролюбиво проговорил Линдир. – У меня есть некоторые дела на сегодня. Кроме того, не хочу отбирать еду у больного.
Кили сердито фыркнул:
-Да он, наверное, и не заметит.
Линдир помолчал, понимая недовольство гнома.
-Не поддавайся унынию, - посоветовал он. – Я верю, что все образуется. Вечером приходи к тихому двору. Мы думаем устроить там небольшой вечер.
-Петь будете?
-Может быть. Еще думаю пригласить пару стрелков, лучших в Ривенделле.
Кили обернулся и, опершись о свой лук, посмотрел куда-то за спину Линдиру.
-М-да?
-Приходи, тебе нужно развеется.
Кили обрадовался на какое-то мгновение, но потом опустил глаза и поморщился:
-Нет, не думаю, что я смогу прийти…
-Понимаю. Если сможешь, мы будем рады.
-Спасибо, - буркнул Кили и пошел к дереву, чтобы достать стрелы. Когда он обернулся, Линдир уже уходил. Кили перевел взгляд на брата, и на душе стало тоскливо.
Он вдруг почувствовал, что устал.
Трава мягко пружинила под ногами. Над головой пересвистывались птицы, мелькая в пышных кронах, словно рыбки в пенном море. Кили бросил лук к колчану, добрался до скамейки и без спросу сел на край.
Ничего не происходило. Все замерло, застыло, окаменело, как Фили. Он был так молчалив, и от него веяло таким холодом, что Кили чудилось, будто правый бок облили водой и теперь слабый ветерок, блуждающий по саду, холодит кожу.
Кили обессиленно вздохнул, скрестил руки на груди и откинулся назад. Брат глядел прямо перед собой. Кили несчастно посмотрел на него снизу вверх, потом отвел взгляд и стал следить за порхающими в траве бабочками. Все веселье исчезло.
-А дядя, наверное, уже недалеко, - подумал Кили вслух по привычке. – Озерный город. – Он вспомнил предложение Линдира и стало еще хуже. Кили вздохнул: - Это же надо было... Дядя, наверное, тоже расстроен.
-Не говори при мне о Торине.
Кили сильно задумался и потому не сразу понял, что брат только что ответил ему полным предложением, а не молчаливым взглядом. Кили с сомнением повернулся к нему и настороженно коротко спросил:
-Почему это?
В какой-то момент Кили чуть было не решил, что ему послышалось – Фили сидел все так же прямо, гордо, смотрел куда-то вперед. А потом он открыл рот и спокойно, тихо произнес:
-Я говорил ему. Говорил, что не нужно звать его с собой. Но ему мало меня.
Кили медленно осознавал, о чем идет речь. По мере того, как слова складывались в цепочку воспоминаний, он сильнее сдвигал брови в растущем возмущении.
-Ты… что? Ты отговаривал дядю брать меня с собой? – Кили на какой-то миг даже забыл, что брат не в себе и ждал объяснений.
-Он виноват.
Кили отвернулся, уставился невидящим взглядом на мыски своих сапог и пытался понять все, что услышал. Он подумал о том, что можно было бы порадоваться, что брат откликается и вроде как отвечает призраку или злому духу. Но что-то так сильно его задело в услышанном, что Кили не мог заставить себя обрадоваться. Как вообще можно заставить себя чувствовать что-либо, чего сейчас в душе нет? Не было и радости. Этот каменный истукан справа был как большой ребенок, с которым Кили носился уже… Сколько вообще они здесь? Ну да, поспорить нельзя, Кили несколько раз вначале сильно сглупил. Но ведь он просто не понимал, что все так серьезно. Но теперь-то понимает. И ведет себя безукоризненно. Даже пару минут назад, стоя у дерева, он удержался оттого, чтобы выпустить стрелу в одинокое яблоко в паре дюймов от брата – вдруг бы Фили решил, что злой дух хочет его убить? А теперь оказалось, что Фили…
-Давай еще сюда дядю приплети! – Сердито огрызнулся он, но легче не стало. Кили вдруг почувствовал такое негодование, что вся его выдержка в мгновение ока исчезла, как ветром унесенная. – Как только ты вообще?.. – Он повернулся к Фили и, взбешенный спокойствием второго, отчетливо проговорил: - Я не меньше тебя заслуживал этого похода. Ты не имел права так поступать! – В раз растеряв все свое терпение, Кили встал и чуть было не направился к выходу из сада, но что-то его остановило. – Знаешь, - он обернулся. – Я бы мог этого никогда не узнать, но тебе обязательно нужно было снова сообщить мне, как ты обо мне печешься. Я рад, что дядя не страдает этим синдромом… - он подыскал слово и выпалил: - Синдромом наседки! Проклятье, Фили! Я уже столько дней делаю все, чтобы ты вернулся, а ты сидишь тут, как змей на золоте и винишь всех подряд. Ты даже не пытаешь услышать меня, а я твержу тебе уже столько дней, что это было мое решение и мой поступок. Он взял меня с собой не потому, что не считается с твоим мнением, - Кили чувствовал, как заканчивается дыхание. – А потому что я уже готов к испытаниям.
Гнев стал спадать, Кили тяжело дышал, глядя Фили в глаза. Тот слушал.
Могло показаться, что он вот-вот скажет какую-нибудь фразу, способную в момент рассыпать весь смысл гневной тирады, как часто происходило раньше, но…
-Я никогда раньше не чувствовал себя так, - признался Кили, помолчав. – Не понимаю.
Он постоял, отведя глаза от брата, а потом сел обратно. Сердце еще не успокоилось после сердитого галопа, но Кили уже не злился. Ему казалось, что он должен почувствовать смущение или раскаянье, как случалось раньше. Но в душе не было ничего, кроме тоски. Да такой сильной, что хоть вой.
Кили взял со скамьи яблоко и покрутил его в руках. Кожа запястий все еще была темной от синяков, окрутивших руки, будто кандалами.
-Пожалуйста, очнись, - неожиданно для себя самого попросил Кили. Он смотрел на блестящий бок яблока, зажатого в ладонях. – Иначе весь остаток твоей долгой-долгой жизни тебе придется жить рядом с «неумелой копией». – Он постарался улыбнуться, но причин для этого не было, поэтому улыбка застыла где-то в уголке губ, и он тихо добавил: – Я же не брошу тебя.
Он перевел взгляд на руки Фили, стянутые шелком. Запястья брата были в следах, причиной которых было то же, что оставило синяки на руках Кили – те самые испытания, о которых он только что говорил.
Кили, не поднимая глаз от повязок, осторожно вложил яблоко в руки брата и совсем чуть-чуть коснулся пальцем грубой кожи.
Кили чувствовал себя иначе, будто за несколько дней прожил несколько десятков лет, словно время сыграло с ним шутку, увлекая далеко вперед. Если бы не злоба на дядю, которой поделился брат, может, Кили не так скоро заметил бы, что все неуловимо, но изменилось. От тоски было некуда деться.
Фили вдруг встал и без слов направился прочь. Кили несколько секунд медлил, потом встал и пошел следом, сунув руки в карманы и глядя себе под ноги.
Разделенные расстоянием в несколько шагов, они прошли мимо эльфийки. Кили подал ей знак, чтобы она не беспокоилась. Кили сам проводит брата, куда бы тот не направлялся.
Пусть он и не отличался вдумчивостью и часто совершал ошибки в жизни, от последствий которых спасали его то дядя, то брат, Кили всей душой был предан. Он шел позади, то и дело упираясь в спину Фили, и знал, что не отстанет и не бросит его. Просто не сумеет. Наверное, подумал Кили, вся обида была родом из этой преданности – страстно желая быть в центре событий, лишенный этой возможности, Кили знал, что не сможет уйти без брата, и это бессилие перед самим собой сердило его.
Они вышли из сада, миновали тонкую арку, поднялись по ступеням. Кили провожал брата до самой комнаты. Они прошли по прохладным коридорам, завернули за угол и, не успел Кили ничего сказать, как брат открыл дверь и скрылся. В дверном проеме мелькнули двое эльфов, приставленных к покоям больного гнома. Кили остановился и нехотя развернулся, собираясь возвращаться в сад.
Когда он отвернулся, его кто-то окликнул. Кили обернулся и в последний момент поймал брошенное яблоко, фыркнув от неожиданности. В дверном проеме стоял Фили, пристально глядя на брата. Пару мгновений он сверлил Кили глазами, после чего, не сказав ни слова, закрыл дверь.
Кили сжал яблоко в руках.
Слабое, нежное не чувство, но предчувствие надежды освободило улыбку. Кили развернулся и, откусив сочный плод, бодрым шагом направился на улицу. Что-то неуловимо изменилось, менялось прямо в эти минуты.

7.1

«Позови меня древними рунами
На прозрачной странице утренних снов.
Позови меня звонкими струнами
И сплетеньем забытых, но истинных слов.

Пусть не позволит проклятье нам встретиться снова,
Тайну души потревожит крылатое слово.
Северный ветер возьмет перед вечностью страх,
Если рожденный огонь доживет до утра.
Позови меня, брат! Позови меня, брат!

Разбуди меня утренним холодом.
Я узнаю тебя через тысячу прожитых лет.
Позови меня брошенным золотом.
Мы вернемся на север, иного пути просто нет».
-Тэм Гринхилл, «Позови меня, брат».
7.1.
Разбив накануне вечером одного эльфа в импровизированном состязании по стрельбе и заключив ничью со вторым, Кили крепко спал, уткнувшись лицом в подушку. Окрыленный вчерашней надеждой, он все-таки сходил вечером к тому дворику, куда звал его Линдир, чтобы хоть одним глазом поглядеть на лучших стрелков Ривенделла. Наверное, Линдир все же схитрил, потому что как бы Кили не гордился своей меткостью, он не верил, что лучшие лучники могли так ошибаться. Но, чтобы там не придумал этот хитроглазый эльф, Кили вернулся к себе поздно и был совершенно доволен.
Уже давно встало солнце и блеклыми лучами светило в окно сквозь серое небо, но Кили только отворачивался от него и снова проваливался в сладкий спокойный сон. Наверное, проспал он слишком долго, потому что в какой-то момент услышал, что кто-то вошел в комнату, вероятно, чтобы разбудить. Кили пошевелился и приготовился к резким звукам голоса, которые вот-вот резанут слух. Было так тепло и уютно, что просыпаться он не хотел.
Но прошло время, а никто не произнес ни слова. Кили нахмурился сквозь сон. Присутствие кого-то в комнате было обстоятельством, ощутимо портящим ласковое утро. Кили нехотя разлепил веки и сонным взглядом глянул поверх барханов одеяла. Сердце подпрыгнуло от испуга, глаза распахнулись: у дверей стоял Фили.
Кили дернулся и приподнялся на руках. Он сморгнул, чтобы убедиться, что брат ему не причудился, но Фили никуда не делся. Он не растаял и не исчез, четкий, словно вытесненное клеймо на стали, молчаливый, будто каменная статуя. Никогда еще он сам не приходил сюда.
Застигнутый врасплох Кили просто таращился на брата и не знал, что делать. Фили глядел на него строго и пристально, будто хотел отчитать за неведомые грехи. Они одновременно вздохнули, будто желая что-то сказать.
-Ты… - и Фили как-то покачнулся, словно собираясь уйти.
Кили поспешно сел, убирая волосы с лица:
-Постой! – Он встал с кровати, стараясь не делать резких движений. Все внутри было натянуто, как тетива – Кили боялся все испортить неловким движением. Он не моргая смотрел на брата.
Сердце отсчитало пару ударов, прежде чем Фили отвел взгляд и посмотрел на голую грудь брата. Его лицо изменилось, и воздух дрогнул. Кили испуганно опустил глаза, словно забыв, что тело еще заживало после ожогов и ран. Невидимая тетива лопнула. Он вскинул голову и увидел, как Фили разворачивается и открывает дверь.
-Проклятье! – Выругался Кили и рванул за братом. Тот уже широкими шагами шел по коридору. – Стой!
Кили догнал его, вцепился в плечи, словно стараясь ухватиться за то мгновение, когда в глазах Фили было что-то, так похожее на сомнение в собственной болезни.
-Посмотри на меня! – Кили горячо заговорил, стараясь снова встретиться глазами с братом и вернуть его. Фили не оттолкнул его, но отвернул голову в сторону и стиснул челюсти, словно прикосновение было болезненным. – Посмотри! Разве это все не означает, что я живой, что я не призрак? Что я из мяса, кожи, крови? Фили! Посмотри на меня! – Но мгновение было утеряно. Фили твердо освободился от рук и, обойдя брата, направился прочь. Кили не мог в это поверить. – Фили! – Брат не обернулся. Кили растеряно смотрел ему в след, глядя как покачиваются широкие плечи при каждом шаге. Вскоре он остался один в холодном коридоре.

Это было похоже на поражение, которое потерпел в самом начале драки. Унизительно и обидно. Кили, как побитая собака, выбрался днем в сад, не зная, куда себя деть. Он с отвращением к собственным шрамам, заставил себя одеться впервые за все это время в теплую куртку, застегнувшись на все застежки. Надвинув капюшон, он прошелся по саду и нашел удобное место в корнях дерева, в которое еще вчера стрелял из лука. Сад был пуст и тих.
Как только такое могло произойти? В тот самый момент, когда все стало налаживаться. Кто только его просил из постели вылезать? Кили бросил на землю все снаряжение брата и уселся на корень, прислонившись к дереву. Как можно было так сглупить и опять все испортить? Кили вытащил из ножен кинжал и стал тщательно его натирать. Весь сад словно таял в сырой дымке. Кили все вспоминался этот пристальный взгляд: он готов был поклясться, что там на самом дне черных зрачков сверкнуло что-то, но тут же погасло. Словно вспугнутая птица, брат снова исчез за пеленой безумия, которыми светились его глаза.
Что особенно расстраивало, так это то совершенное отсутствие догадок – какое из всех слов, сказанных вчера, подействовало? Почему Фили пришел? Что именно заставило его всматриваться в спящее лицо? Ни на один вопрос у Кили не было ответа, и не было никого, кто бы мог помочь ему их отыскать. Кили с остервенением воткнул кинжал обратно в ножны.
-Думаешь, они про нас забыли?
-Что?
-Ужин. Думаешь, они забыли?
Кили вспомнил далекий, словно забытый сон, вечер. Пони мирно фыркали в темноте, надежно привязанные в подлеске. Фили сидел на валуне, задумчиво глядя в ночное небо. Кили небо не интересовало, его беспокоил только отсутствующий ужин.
-Пошлют кого-нибудь, когда будет готово, - ответил Фили устало.
-Может, сходить?
-Сиди.
Кили сложил руки на груди, а потом сердито спросил:
-На что ты там уставился?
Фили ответил не сразу. Он перевел взгляд с черного полотна неба на брата, а потом вдруг спокойно спросил:
-Ты не думал о том, что будет, когда мы доберемся до Одинокой горы?
-Мы убьем дракона, - с готовностью ответил Кили, удивившись вопросу. – Ты что?
Фили промолчал. Он опустил взгляд и нахмурился, словно ответ разочаровал его. Кили вдруг почувствовал какой-то болезненный укол под ребра. Он поднялся и подошел поближе. Пару секунд он просто постоял рядом, а потом тихо спросил, пытливо уставившись на Фили:
-Ты что, струсил?
-Что? – Фили поднял голову и нахмурился еще больше. Вопрос, кажется, задел его. – Конечно, нет.
Кили строго посмотрел на брата, но тот не отвел глаз. То ли лунный свет, то ли отблеск звезд вдруг изменили цвет знакомых глаз, и Кили показалось, что брат смотрит на него чужим взглядом.
-Точно? – Переспросил он, желая убедиться.
-Точно, - недовольно поморщившись, ответил Фили и поднялся с места. Он хотел рукой отстранить брата в сторону, чтобы пройти, но Кили ухватил его за рукав.
-Ладно тебе, не обижайся… - примирительно улыбнувшись, пробормотал он.
-Отпусти. – Кили весело хмыкнул в ответ. – Ты как ребенок.
-Поэтому я из нас двоих помню план похода? – Усмехнулся Кили.
-Да, видимо, поэтому, - как-то невесело ответил Фили и снова потребовал: – Отпусти.
Кили не отпустил, только улыбнулся. Фили дернул рукав, но не смог просто так освободиться. Кили подошел поближе.
-Не лучшее время для этого, - предостерег брат изменившимся тоном, не предполагающим никаких возражений. – Кили.
Кили отпустил его и хмуро проводил взглядом. Когда у брата было плохое настроение, он мог быть очень строгим. Кили помялся в стороне, а потом занял свободное место на камне.
Сидя теперь в саду Ривенделла, Кили не мог похвастать, что теперь, дескать, отлично понимает, к чему Фили задавал этот вопрос. Он отполировал один из двух мечей и готов был поклясться, что в зеркале стали видит тот же отблеск на дне собственных глаз, что сверкнул в ту далекую ночь в глазах Фили. Это была не трусость – не страх так освещал глаза. Это был блеск настороженный, высеченный искрами из осознания настоящего препятствия, стоящего на пути. Кили втянул носом сырой воздух. Что будет?
Или он все же зря так расстроился? Кили преступил ко второму мечу. Ведь если Фили не бросился к нему в объятия, это не значит, что все придется начинать сначала?
…Но Фили так и не выходил в сад – и это беспокоило сильнее всего. Кили снова стиснул зубы со злости, вспомнив свою глупость, которая все испортила – ну почему, почему нельзя было остаться под одеялом? А ведь пару дней назад, грезя о том, как они с братом, стоит тому очнуться, отправятся вдогонку дяде, Кили придумал несколько шуток, чтобы посмеяться, что у него за раз стало шрамов на весь поход, будто у бывалого воина, тогда как Фили мог похвастаться только рассеченным когда-то на тренировке плечом и порезом на колене.
Кили так злился, что не сразу услышал, как его кто-то окликает издалека. Когда он поднял глаза и увидел спешащих к нему по сырой траве Линдира и эльфийку-знахарку, сердце сразу подсказало, что в это пасмурное утро случилось что-то страшное.

Терпеть уже не было сил.
Полотно мироздания истрепалось до того, что он перестал различать, где сны, полные беспокойных образов, а где вспыхивает болью раскаленная реальность. Дни сменялись днями, годы – веками, вытягивая нити из гобелена выцветающей жизни.
Фили больше не мог отличить, где он видел брата во снах, а где его сменял полыхающий образ жестокой вселенной. Он перестал ориентироваться в этом месте, теряя связь со всем, что его окружало. Его медленно убивали, заставляя захлебываться в собственном бессилии.
Образы жгли глаза, темнота сгущалась, чтобы потом вспыхнуть с новой силой. Он не мог вспомнить, что творилось вчера, но всегда знал, что завтрашний день будет похож на предыдущий.
В каком-то из снов он видел брата слишком четко, будто все происходило наяву. Можно было разглядеть лохматые волосы, стянутые на затылке и вены на шее, когда он оказывался рядом, будто прибиваемый неуловимым течением пространства.
Фили видел вены на шее, синяки на руках, а в какой-то момент его руки обожгло прикосновением.
Как хотелось Фили снова отпустить себя и снова гореть, лишь бы можно было коснуться тени хоть кончиком пальцев. Это желание росло в груди с каждым днем, и уже мешало дышать. По ночам Фили чудилось, что что-то неведомое крадется к нему из мрака, подбирается все ближе, липким ужасом просачивается под одеяло и вот-вот снова окажется рядом таким желанным и любимым образом. Душу терзали и днем – голоса, воспоминания, прикосновения. Каждое напоминание мира о том, что Фили еще тут, еще не исчез в пустоте, отдавалось мучительной болью. Это правда: его не оставят в покое. Обнаруживая себя где-то, где рядом полыхал ярким пламенем любимый образ, Фили стискивал зубы, чтобы не начать умолять о милосердии.
Фили смутно помнил, как и когда на его руках оказались глубокие аккуратные порезы. Но чем чаще он смотрел на них, тем яснее понимал, что выхода другого быть не может. Его удерживают в жерле вулкана. Даже во сне не приходит спокойствие. Если это продлиться еще дольше, он покроет себя вечным позором предательства…
В лихорадочных сновидениях он уже желал сдаться. Ведь однажды он уже продался, один раз поддался огню. Так что могло его удерживать теперь, когда он сам уже обратился в пепел?
Сквозь гул пожара доносился знакомый голос, и Фили, на свою беду кинув короткий взгляд в сторону, вдруг увидел изгиб шеи. И тогда голос стал громче, четче и вот уже можно было разобрать слова. Каждое из них пробиралось под кожу. «Ты даже не пытаешься услышать меня!» - Фили хотел бы не слышать. Но голос звучал все явственнее, все громче и отчетливее, так, как звучал у брата очень редко. Такой голос, полный негодования – голос, напоминающий не только о хорошем, но и о том, что было и плохое, – разбередил боль и тоску. Такой голос подделать было невозможно – невозможно жестоко.
Терпеть уже не было сил.
Фили чувствовал, как он слабеет и как уже готов сдаться. Образ был так знаком и так похож, что нужно было сделать только шаг, чтобы поверить в его истинность.
Проснувшись поутру в каком-то бреду, Фили обнаружил себя уже глядящим в лицо напротив. Стоило всего лишь признаться себе в том, что ты отрицаешь все, чем гордился – силой воли и выдержкой, забываешь все, чего стыдился – что не уберег, не защитил. Признаться – и получить все, о чем мечтал. Все, что было нужно.
Но он опомнился. Посреди огня холодной молнией сверкнули воспоминания, в которых он терял брата, и ничего не мог сделать, когда того жгли, резали и медленно убивали. Лицо Торина, крики брата, вонь, бессилие, визгливый смех и кровь на деревянном помосте. Фили, испугавшись себя самого, развернулся и погнал себя прочь, как можно дальше.
Он стыдился себя. Вдруг осознав себя ничтожно слабым, он понял, что выбора уже не остается. Он не сможет жить с этим, не сможет согласиться на сделку, переступив через свою вину.
Нужно было бежать отсюда, из этого места. Необходимо было закончить начатое и не оборачиваться, не искать способов укрыться от собственных ошибок, от своей вины. Неимоверным усилием воли Фили заставил голову работать, заставляя искать выход. Чуть не сорвавшись снова, будучи так близко от края, от постыдного предательства, он вдруг среди круговорота мыслей и идей, вдруг ясно осознал, что больше не смеет ошибаться. У него не хватит сил ни на один лишний день. Фили, превозмогая слабость и дурноту, решил сделать последнюю попытку. На нее он собирался потратить все свои оставшиеся силы и либо вырваться из этого пожара, либо навсегда перестать быть собой.

Он, уже давно такой покорный и спокойный, просто обманул знахарку, ничего не заподозрившую.
-Я говорил вам не оставлять его ни на минуту, - Кили больно стиснул виски и закрыл глаза, вдруг ощутив чудовищную головную боль. – Я говорил вам…
-Мне так жаль. Он попросил меня выйти, чтобы переодеться. Я совсем не думала…
-Я говорил вам! – Сорвался он на крик и распахнул глаза, готовый испепелить глупую эльфийку взглядом.
-Не нужно поддаваться панике, - серьезно проговорил Линдир. – Послушай, он не мог никуда деться. В конце концов, ты сам вчера сказал, что твой брат пошел на поправку. Нужно поискать его.
Кили с болью в голосе прохрипел:
-Это было вчера вечером, а не сегодня утром. Ему стало хуже. – Он сам не заметил, как уже обошел обоих эльфов и в какой-то растерянности медлит, не зная, куда идти.
-Кили, - Линдир впервые назвал его по имени. – Он не мог далеко уйти. Ищите у дома, а я поспешу предупредить всех, кого найду. Он не сможет выйти за границы Ривенделла.
Они искали его повсюду. Но, как это было не странно, найти в Ривенделле одного гнома оказалось намного сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Кили казалось, что чем дольше он бегает по дворам и аллеям, тем дальше оказывается от брата. Решил ли Фили сделать что-нибудь с собой снова? Или он выбирался из Ривенделла, и нужно было искать его у выходов из этого проклятого заповедника? Кили никогда в жизни, никогда не ощущал себя настолько беспомощным – ни в детстве, ни даже в городе гоблинов. Он словно топтался на месте, хотя беспорядочно пересекал пространство города, словно медленно тонул в этом спокойном равнодушном к его беде болоте. Иногда ему казалось, что он вот-вот найдет Фили и всей погоне придет конец, но тот словно провалился сквозь землю. Все поиски были тщетны.
-Не мог он уйти? - Кили нервно переминался на месте. Они уже обыскали все возможные дворы, сады, аллеи, беседки. Линдир, стоит отметить его участливость, помогал в поисках на равных со всеми. – Если Фили вдруг задумает уйти, он это сделает, вы не знаете его.
Линдир был серьезен и не улыбался. В глазах его было сочувствие. Поиски еще не закончились: эльфы продолжали искать гнома повсюду, не забывая заглядывать на деревья в садах, не пропуская ни одну арку, ни одну нишу в каменных коридорах.
-За то время, пока мы его ищем, он бы сумел только выйти из города… Но не думаю, что ему это удалось, я предупредил стражу. Только если с восточных ворот, там есть небольшая калитка.
Кили вскинул на него испуганный взгляд.
-Но откуда ему о ней знать, верно? – Линдир вскинул брови.
Кили обречено спрятал лицо в ладони на какое-то мгновение, потом убрал руки, нервно потер их и в отчаянье уставился в пустоту.
Казалось, что поиски длились уже целую вечность, хотя прошло меньше часа. Кили совсем не к месту снова вспомнил ту историю со своим побегом. А что если Фили вернется сам к вечеру? А что если все само собой как-нибудь исправиться и нужно только подождать?
Кили выругался, не посчитавшись с присутствием Линдира. Где теперь его искать? Кили никому не сказал, что произошло с утра, потому что каким-то шестым чувством уже ощущал, что именно это утреннее происшествие сдвинуло чашу весов не в его пользу. Одно утро поставило на самый край все, чего Кили добился… Все в момент обесценилось – и прогулки брата, и его редкие ответы, и взгляды.
-Это я виноват, - твердо произнес Кили. Линдир хотел было что-то возразить, но он развернулся и побрел вперед, к озерам, где уже был дважды.
-Кили!
-Что? – Кили устало обернулся. Он не хотел слышать никаких слов. Они только раздражали. За ними скрывались несуществующие в этот момент вещи, дразнящие своим значением, бесполезной тенью реальности.
-Кажется, - Линдир смотрел куда-то вверх и вправо. – Кажется, я его нашел.
Зрение эльфа и острый глаз стрелка могли различить крошечную фигуру, медленно, будто муравей, взбирающуюся по горной тропе ведущей куда-то за водопады, наверх, к самой вершине. Пару секунд они напряженно всматривались в движение.
-Иди через восточные ворота, - не отрывая взгляда от точки вдали, сказал Линдир. – Так ты сможешь его нагнать.
Кили потребовалась только одна секунда, чтобы сорваться с места.

7.2

Когда он выбрался из Ривендела и бросился вверх по крутой тропинке, серой безжизненной лентой взвивающейся вверх по скале, Фили можно было различить только по белой рубашке. Он ушел без куртки и ничего не взял с собой, покинув сонный Ривенделл в том, в чем был. Кили хватило сообразительности, чтобы сразу не выкрикнуть имя – пока Фили не знал, что за ним гонятся, он будет идти спокойным шагом. Кили бросился по тропе, молясь, чтобы брат не обернулся и не заметил преследования. Что он вздумал? Куда только собрался? Ведь даже оружие осталось в саду – один меч так и не почищен.
Кили голодным волком гнался за братом, очень ясно ощущая, что осталось немного, но не до вершины – он вдруг понял, что финал близится со скоростью, намного превышающую скорость подъема отчаянного гнома вверх по сужающейся горной тропе. Уже кололо в боку, одежда прилипла к мокрой от пота спине. Расстояние между ним и Фили медленно, но неумолимо сокращалось. Тропа уже не была гладкой и легкой, приходилось цепляться руками за острые камни, смотреть под ноги, чтобы не сорваться.
Кили увидел, что брат остановился. Позволив себе помедлить пару мгновений и тяжело, хрипло дыша, Кили огляделся. Они были уже высоко, но до разлома, через который можно было выбраться за границы Ривенделла, было далеко. В горле стоял ком, который никак не удавалось сглотнуть. Нежданная гонка отнимала силы так стремительно, что Кили вдруг понял, действительно, понял, как ему досталось совсем недавно.
Он хотел было толкнуть себя дальше, как вдруг оторопел: Фили сошел с тропы и двинулся по острым выступам влево, куда-то в сторону. Кили отчаянно застонал, не позволяя признаться себе, что уже понял, что именно задумал его безумный брат.
Он снова бросился вперед, уже не так аккуратно, уже не стараясь двигаться осторожно. Теперь Кили был готов поклясться, что гонится не он, а гонятся за ним – уже клацают за спиной острые клыки ужаса, уже вот-вот сомкнуться челюсти безвыходного кошмара. Он оступился и чуть не упал, уцепившись в последний момент за камень. Он уже сбил себе пальцы, хватаясь не глядя за острые выступы, но теперь боль пронзила ногу. Кили остервенело зарычал сквозь зубы и бросил взгляд наверх. Набрав в рвущиеся легкие воздуха, он громко крикнул:
-Фили!
Брат, пробирающийся куда-то к плоскому небольшому выступу, над котором можно было различить взволнованно порхающих птиц, обернулся. Кили, изогнув шею, пару секунд смотрел на небольшую фигурку вдали, после чего, не дожидаясь ответа, из последних сил кинулся наверх.
Преодолев последнее расстояние, будто в бреду, задыхаясь от бега, он добрался до того места, где Фили сошел с тропы. Брат был уже у самого выступа. Отсюда уже был слышен возмущенный клекот испуганных птиц, пытающихся отогнать непрошеных гостей подальше от гнезд. Кили коротко посмотрел себе под ноги, а потом, понадеявшись на везение и чудо, он, почти не задумываясь, куда ступает, бросился к Фили. Весь страх собрался у горла, но он не боялся упасть. Ужас стучал кровью в ушах, но вызвало его только то, что он мог не успеть. Кили слишком отчетливо понимал, что он, действительно, может просто опоздать – на мгновение, на пару секунд, на одно слово.
Кили ступил на выступ, взмокший и обессиленный. Согнувшись пополам, Кили пытался вздохнуть. Брат оказался на краю, и Кили почудилось, что уже все кончено. Он вздрогнул, как от неожиданного шума. Неведомо откуда взялись силы на громкий выкрик, разодравший сухое горло:
-Фили! Стой!
Брат стоял к нему спиной, глядя вниз. Когда Кили крикнул, он медленно обернулся. Кили, все еще не разогнувшись, посмотрел в серое лицо. Ему показалось, что сердце сейчас остановится, парализованное пронзительным взглядом.
Кили поморщился, сглотнул и попытался выпрямиться:
-Отойди от края.
Фили, казалось, его не слышит. Он с болью смотрел на младшего брата, чуть наклонив голову. Кили показалось, что этим взглядом можно было бы раскрошить равнодушные скалы.
-Отойди от края, - повторил он. И еще раз, повысив голос: - Отойди от края, пожалуйста, Фили!
Кили все еще задыхался, но теперь казалось, что не от бега его легкие отказывались дышать, а воздух просто пропал или его недостаточно. На нетвердых ногах он сделал пару шагов к брату, борясь с желанием ухватить его и постараться оттащить от опасного надлома. Фили отвернулся обратно к бездне.
-Пожалуйста. – Повторил Кили, а потом с отчаяньем крикнул: - Фили! Посмотри на меня! Посмотри!
Фили помедлил, но словно не удержавшись, бросил пронзительный взгляд через плечо. Кили ухватился за этот шанс.
Как отхлынувшая волна, прошла дрожь, и осталось только отчаянье. Какими путями, чьим промыслом они оказались здесь, на самом краю ночного кошмара?
-Почему ты сюда пришел? – Простонал Кили. – Ты ведь знаешь, что я – твой брат. Пожалуйста, давай уйдем отсюда…
-Не подходи, - глухо отозвался Фили, отводя взгляд и устремляя синие глаза куда-то в безликую даль. – И не останавливай меня. Это единственный выход.
Кили лихорадочно искал слова, уносимые злым ветром в серое небо. Он пытался найти хоть какое-нибудь слово в ответе брата, за которое можно было ухватиться.
- Это не единственный выход! – Не моргая, откликнулся он. – Я найду другой! Честно, найду! – Он не выдержал и протянул руку к брату: - Сейчас отойди от края, ладно?
Фили сжал зубы и закрыл глаза, а потом неожиданно зло выкрикнул:
-Другого выхода нет! – Полный отчаянья взгляд уперся куда-то чуть левее Кили. – Иначе я не смогу!
Крик будто обжег. Кили сорвал с головы капюшон, до которого не было дела во время подъема. От напряжения глаза слезились, но Кили боялся лишний раз моргнуть, лишний раз закрыть глаза.
-Я тоже не смогу! – Так же зло закричал он в ответ. – Я не смогу без тебя! Мне что, прыгать следом?! Ты этого хочешь?!
Ледяной ветер царапал лицо, трепал волосы. Холод и серая безысходность скал сжимались вокруг неразрывным кольцом, словно ядовитая змея.
-Ты уже мертв!
Кили от злости и нетерпения сорвался с места, сделав шаг назад, потом опять развернулся и сквозь слезы прокричал:
-Я не знаю таких слов, которые тебя убедят! Меня не учили так говорить! Как мне доказать тебе, что я жив?!
Фили тяжело посмотрел на него, как будто вернувшись в далекое сегодняшнее утро. Прохлада коридора, молчаливые статуи в нишах обернулись ледяным ветром и шрамами скал.
Фили не ответил. Он покачнулся, собираясь отвернуться обратно, и Кили в ужасе дернулся вперед и, сам не зная, что делает, прокричал:
-Я не разрешаю тебе!
Фили замер, можно было различить немой вопрос в его глазах. Кили сморгнул.
-Я запрещаю тебе. Ты… Ты совершаешь ошибку. Это все не так.
-Ты не можешь запретить мне, - бесцветно сообщил Фили. А потом добавил обреченно: – Это мой долг.
-Твой долг – быть рядом со мной! – Кили лихорадочно, как утопающий хватается за каждую травинку, хватался за обрывки мыслей. – Это я должен делать глупости! Я должен там стоять! Я должен ошибаться! – Кили указал на край скалы. – Это мое место. А ты – ты должен останавливать меня! Ты должен удерживать меня от таких… Таких вещей. Ты ведь умнее и старше, ты должен быть тут! – Он указал себе под ноги. – Я… - у Кили перехватило горло. – Я не хочу сейчас умирать.
Лицо Фили исказила мука, он прерывисто вздохнул, но Кили не дал ему ничего сказать:
-Я выжил там, и я не хочу умирать сейчас! Не заставляй меня прыгать отсюда! Пожалуйста!
-Я не… - Фили сглотнул и вдруг ответил тоном, таким похожим на свой обычный: - Я хотел бы, чтобы все было по-другому. Прости меня. Я не могу иначе.
-Нет! – Воскликнул Кили. – Нет! – Повторил он и помотал головой. – Я не смогу без тебя. – Кили прекрасно понимал, что если брат сейчас сорвется и раствориться в этой серости неба и скал, он будет страдать так же, как сейчас страдает Фили, вскоре разум так же откажет ему и когда-нибудь он так же окажется здесь, на таком же остром обрыве. – Я не смогу без тебя! Не смогу! Я не хочу!
Все повторяется. Одни и те же сюжеты повторяются по кругу, разыгрываются раз за разом. Натянутая струна самого края скалы, как натянутая грань веревки, врезавшейся в кожу. Гул ветра и клекот птиц, как стон и визгливый хохот. Как суметь удержать здесь, по эту сторону границы? По какой неведомой дороге они добрались до этой черты? Опять у черты, словно жизнь упрямо требовала повторений, насмехалась и скалила желтые клыки жестоких совпадений. Кристальные капли напрасных слов еще дрожат в воздухе, когда брат отвечает:
-Тогда ты должен меня понять.
Кили открыл рот, но слова просто не приходили в голову. Он часто дышал, вдруг став жадным – ему не хватало ни воздуха, ни времени, ни места на узком выступе. Серое небо вдруг оказалось слишком низко, оно затопило всю скалу.
Фили отвернулся. Кили уперся взглядом в его затылок. Он отчетливо видел плечи, вздувающуюся на спине рубашку, небрежно убранные назад волосы, потерявшие за эти дни блеск. Одно мгновение разделяло миф и реальность. Кили тонул.
-Ты говоришь со мной не как с призраком! – Выкрикнул он мысль, молнией ударившую в голову.
Фили не шевелился. Кили, все еще глядя в светловолосый затылок, облизал пересохшие губы. Нужно было говорить. Каждое слово удерживало Фили на секунду дольше.
-Ты ведь не хочешь этого, правда? – С болью проговорил Кили. У него дрожали руки. – Иначе ты бы уже… Слушай, я не знаю, что делать. Я же кричу на тебя уже столько дней, но ты просто не слышишь меня. Это все не сон, я тут, ты тут. А сейчас мы на проклятом обрыве. Я жив. Пожалуйста, поверь мне.
-Поверить тебе? – Фили был так измотан, что, казалось, его качает каждый порыв ветра. В его глазах подрагивали слезы. Он помолчал, стараясь взять себя в руки и тихо, не своим голосом ответил: – Кили никогда бы так не сказал.
И все дрогнуло, и уши заполнил злорадный вой ветра. Кили схватился за голову, теряя взгляд брата – Фили сделал шаг к пропасти. Еще мгновение – и все кончится.
-Он говорил так однажды! – Выкрикнул Кили сипло. Голова кружилась, в ней словно переворачивалось все, что он когда-либо знал. Рушились самые основы избитой души, в черную бездну ужаса проваливались уверенность, гордость, выдержка, мужество. – Кили говорил так однажды!
Фили замер. Земля уходила у Кили из-под ног.
-Говорил, вспомни! Я говорил! Давно! – Кили попытался сглотнуть, но он не сумел бы даже моргнуть сейчас. – Очень давно! Когда мы… - Кили пытался найти слова, но это было слишком трудно. Он никогда не отличался красноречием, не в пример своему брату. – Когда все началось!
Фили не повернулся, он только немного повел головой, как опасный зверь, услышавший добычу в зарослях.
-Это было давно, - повторил Кили. – Когда… Когда все случилось в первый раз. Когда мы с тобой…
Фили обессиленно запрокинул голову, будто собираясь завыть, поэтому Кили поспешно вскинул руки, не собираясь говорить того, что брат не хочет слышать:
-И ты… Ты стал винить себя! Ты решил, что случилось что-то плохое! – Казалось, прошло несколько веков, прежде чем Фили выпрямился, словно что-то вспомнив. – Я никогда раньше и никогда позже не видел тебя таким! Ты случайно поранил меня, а потом прятался, как вор, и... Я долго искал тебя. – Кили помнил все в мельчайших подробностях, но голос и дыхание изменяли ему, постоянно прерывая речь. Он постарался не тратить силы на крик. – Потом нашел. Я нашел тебя и просил, чтобы ты перестал себя так вести… Ты был так… - У Кили перехватило горло, он покусал губы, а потом, отвернувшись, продолжил: - Просил тебя, чтобы ты не прятался. И что все хорошо и я не злюсь… А ты ответил, что я просто жалею тебя, что ты не нуждаешься в жалости и никогда больше не сделаешь ничего такого, ничего плохого. – Кили сморгнул слезы. У него не было сил повернуть голову и снова смотреть в затылок. – Тогда я сказал, что мне не важно, что ты там себе возомнил… Мне хочется быть с тобой – всегда и повсюду. Быть твоей кровью. Я сказал, что ты нужен мне. У меня больше никого нет, и я больше не хочу никого. И не захочу никогда. Мне нужен только весь ты. – Он помолчал, пытаясь вздохнуть. – Весь ты. Потому что… Потому что если нет, то это как жить вполсилы. Будто добровольно отказаться от себя самого. Без тебя я буду уже не я, а неумелая мертвая копия. Это единственный способ для меня чувствовать себя целым – быть с тобой. Полностью с тобою… Ты молча слушал, будто… Будто я говорил глупости. Будто я утешаю тебя… И должен злиться. Но я… Но я простил тебя сразу же. И всегда прощу. Я прощаю тебя за все, слышишь? – Голос пропал на пару мгновений. Кили собрал последние силы и произнес: - И тогда я попросил тебя: пожалуйста, поверь мне.
Кили замолчал. У него кончилось дыхание, кончились силы и кончились слова. Он полностью истончился, все внутри осыпалось осколками в ледяной омут. Кили неловко вытер лицо, мокрое от слез. Ему чудилось, что все сказанное было уже не борьбой, но прощанием. Он был уверен, что все закончится уже сейчас, стоит вздохнуть. Нужно было посмотреть, нужно было поднять глаза.
Ценой неимоверных усилий Кили переборол себя – и столкнулся взглядом с синими глазами.
Фили стоял к нему лицом, спиной к обрыву. Сердце сбивчиво отсчитало пару ударов.
Откуда-то издалека донеслось:
-Кили.
Кили не понял, что произошло. Брат помедлил, вдруг сделал два уверенных шага в его сторону, удаляясь от опасного края и словно желая разобраться в чем-то, но через мгновение остановился, ошарашенно моргнул, глядя куда-то вниз, покачнулся, вскинул взгляд на Кили – и вдруг рухнул без чувств.

…Так просто дышать. Так просто, ровно и бесхитростно стучит сердце. Так просто открыть глаза. Так тихо.
Не понимая, где находится, Фили нашел глазами родное лицо. Он лежал, голова покоилась на коленях брата, спину холодил камень. Кили, ссутулившись сидел рядом, нависая темной фигурой и закрывая часть белого неба. Его руки держали Фили за плечи. Взгляд был обращен куда-то в сторону. Фили, открыв глаза, какое-то время наблюдал за братом снизу вверх, не желая привлекать внимание. В голове так пусто. Ветер холодит кожу, унося прочь все, что стучало в висках совсем недавно и так давно.
-Ты что, плачешь? – Спросил, нахмурившись, Фили, различив на ресницах брата сырые капли.
Кили вздрогнул и повернулся. Он помолчал, как будто подыскивая ответ.
-Нет, - наконец, сообщил он.
Фили не поверил. Он вздохнул полной грудью. На душе было так тихо и спокойно, словно он долго спал после тяжелого дня. Глядя в сырые темные глаза, словно огни звезд поблескивающие над головой, Фили честно признался:
-Я рад тебя видеть. Даже в соплях.
-Да не плачу я! – Кили сердито утер лицо.
Фили усмехнулся краем губ. Потоки свежего воздуха покачивали его, будто на волнах. Доверяя внутреннему голосу, звучавшему где-то под самым сердцем, Фили нашел холодную руку брата у себя на плече и крепко сжал.
-Так… - Кили помолчал. – Так, что? Как ты себя… Как ты себя чувствуешь?
Всколыхнулось прозрачное море, волны качнулись у самого горла. Фили все еще крепко сжимал ледяную руку брата. Кили смотрел на него таким тихим, подавленным взглядом, что, казалось, выжженные круги зрачков вот-вот отравят чистый океан, разливший в душе у Фили. Но это не произошло. Фили тихо произнес, не жалея ни об одном звуке:
-Хорошо.
Кили болезненно поморщился, отводя на пару секунд поддернутые влагой глаза, а потом, усмехнулся. Прошла пара секунд, прежде чем Кили зажал себе свободной рукой рот и какое-то время сидел так, борясь с самим собою. Фили чувствовал, как брат содрогнулся от напряжения, не позволяя себе пытаться выразить все то, для чего поэты еще не придумали слов. Он зажмурился, а потом через пару секунд, наконец, вымученно выдохнул. Фили не посмел отвести глаз.
Кили убрал руку от лица. Он облегченно ссутулился и посмотрел в лицо брата. Фили мог различить в потемневших глазах тихую, еще не распустившуюся радость. Они молчали, глядя друг на друга. Коварное, переменчивое время будто устало играть с ними и покинуло этот обрыв.
-Я не потащу тебя вниз, - сообщил, наконец, Кили с улыбкой. От того, что он улыбался, у Фили что-то сладко заныло под самым сердцем.
-Мне так жаль.
Кили втянул носом воздух и пару раз кивнул, глядя куда-то в сторону.
-Хорошо, - просто ответил он.
Фили всматривался в такое знакомое лицо, словно желая насладиться ясностью. Воздух был таким прозрачным, а взгляд таким чистым, будто мир был выстроен кем-то из тонкого хрусталя. Сквозь ясный воздух можно было рассмотреть каждую черточку на лице. Фили не хотел ничего делать, ничего решать, ни о чем думать – только лежать на этом прозрачном воздухе и, замерев, всматриваться, всматриваться...
Жизнь не просто вернулась к нему – она вновь произросла из самого центра его существа. Корни ее никому так и не удалось загубить, она оказалась намного сильнее, чем можно было подумать. Она собирала силы, копила сок, крепче цеплялась корнями, чтобы расползтись теперь вьюнком по всей груди, вырваться наружу светом и теплом.
-Фили…
-М?
-Пожалуйста, пойдем. – Брат потер левый глаз, а потом добавил: – Я очень устал.
-Да.
Лицо над ним было серым, только на дне стынущих усталостью глаз поблескивал нежный, слабый огонек. Древо, выросшее на пепелище, было напоено горькими слезами. Фили чувствовал, как пальцы, накрытые его ладонью, отогреваются и отрывисто, слабо, но ласково проводят по грубой коже самыми кончиками. Фили чувствовал камень под спиной, чувствовал чужую руку в своей, слышал тяжелое дыхание, видел близкое сияющее белизной небо, видел сырые капли на глазах. Как выразить словами все то, что можно было бы сказать? Он еще подумает над этим. У него будет время подумать.
Фили поднялся и расправил плечи. Обрыв обдували потоки торжествующего ветра, заигрывающие с волосами, дергающие рубашку, хлопающие тканью. Все пребывало в движении, в спокойном, упорядоченном взаимодействии. Фили посмотрел на сидящего брата. Сутулый, осунувшийся, полностью измотанный, Кили смотрел на брата снизу вверх, но никогда раньше нельзя было различить в его глазах той спокойной стальной уверенности, так отчетливо проступившей теперь. Фили протянул ему руку и помог подняться.
Горячее сердце забилось быстрее: все исправилось, излечилось, ожило. Ветер срывал прочь с обрыва песчинки, не успевшие стать скалой. Вместе с ними в небо, спустившееся к самой земле, уносились прочь пепел и зола.

Эпилог

В голове звучат отголоски эльфийской песни. Пара нот, трепетание струн, несколько ласковых строчек. Как хорошо, что эльфы умеют сочинять песни и петь. Музыка, будто тонкая игла, скользила по трещинам ткани, сплетая нити одну с другой, с третьей, четвертой – пока лоскут за лоскутом не сошлись фрагменты всего рисунка. У Фили все еще в голове было мутно, как после долгого сна, но так славно было просто стоять у подоконника и смотреть в ночной прохладный сад – пусть и нужно было отдыхать.
Страшный, словно лесной, пожар вины стих. Фили чувствовал, как ночная прохлада уносит прочь даже запах гари – все растворялось, таяло в абсолютном покое.
Быть всегда вместе. Когда проживаешь одну жизнь на двоих, нужно знать – препятствия будут тоже на двоих. Все будет повторяться, упрямо стараться сбить вас с ног. Ничто не исчезнет, круговорот только ускорит свой бег. Фили выдохнул дым в окно.
Он спокойно глядел в окно, слушая песни соловья, и совершенно ясно знал, что за спиной – в барханах одеяла зарылся его Кили. От этой ясности было так радостно на душе, что Фили время от времени улыбался синеве ночи, словно делясь с ней своим удивлением. Он мало думал о том, что именно происходило у него в голове все эти дни. Странно, но эта часть памяти словно специально оставалась затемненной, полной обрывочных мыслей и снов. По правде говоря, Фили и не слишком хотел вспоминать то, что думал. Он знал – и этого было достаточно.
Когда Кили спросил его: «Ты что, ничего не помнишь?», он честно ответил, что помнит почти все… По крайней мере то, что стоит помнить. Отчего-то этот серьезный, совсем немного напоминающий Торина, взгляд не позволил Фили соврать. Или не взгляд был тому виной, а что-то в нем, в исправленном, новом Фили. А может, и не в нем вовсе. Гобелен мироздания, чем дальше отойдешь, тем яснее становится.
Так в чем же смысл этого сада, этого поющего соловья и клочков дыма, лениво уползающих в спокойную синеву? Если у всего этого был смысл, то как найти его теперь, в переплетении тугих ниток?
-Фили? – Раздался из-за спины обеспокоенный голос.
-Я тут.
Рядом, опершись о подоконник, встал сонный брат, укутанный в покрывало.
-Ты что? – Спросил он, потирая глаза.
-Просто не спалось.
Кили уставился в окно. Сонный, еще не отдохнувший, он больше был похож на Кили, который… Хотя, конечно, это он, все тот же. Фили, не поворачивая головы, покосился на брата. Они не сказали друг другу и десяти слов с тех пор, как спустились с обрыва, но это не пугало. Все, что было – уже прозвучало или никогда не прозвучит, потому что высказать такое невозможно.
Высказать то, как Фили благодарен, то, как ровно стучит его сердце, то, как он видит этот новый стальной блеск в глазах… Пусть все это останется там, пусть покачивается подсердечными волнами и остается таким же невыразимым.
Осталось только одно важное дело.
-Кили… - Вдруг проговорил Фили, поворачиваясь, но тут же теряя большую часть уверенности, встречаясь глазами с этим взглядом. – Можно мне…? – Он неуверенно коснулся покрывала на плече брата.
-Что?
Фили посмотрел брату в глаза. Тот все понял и скинул с плеч ткань.
В синем свете заживающие раны казались только рисунками. Фили посмотрел на каждый шрам, запоминая его навсегда. Кили терпеливо ждал. Наконец, взгляд скользнул выше и встретился со спокойными черными глазами.
-Все?
Фили немного помолчал, облизав пересохшие губы и потом кивнул. Теперь точно – все. Все обрело свои места.
-Да.
За все это, за каждую борозду на теле, за каждый след – за все прощает. За каждое молчание одаривает этим пристальным взглядом – похожим на взгляд Торина. За все – любит.
Прощает за глупость и гордость, за все, что причинило им столько боли. Воедино собирает разбитую душу, не просит объяснений и слов. Фили медлит, а потом уверенно притягивает его к себе и крепко обнимает, выдыхая тихий благодарный стон в плечо.
-Теперь точно все. Можно идти за Торином.
Руки Кили чуть сжали спину брата.
-Знаешь, нам все равно уже не нагнать его до горы, - задумчиво проговорил он, а потом просто сказал: - Пойдем через день. Хватит с меня гор на этой неделе.
И Фили был рад этому справедливому замечанию.

---

Пепел снов, все еще с нами.

Автор: Ray G O'Diran
Бета: беты нет
Название: "Пепел снов"
Фандом: "Хоббит: Нежданное путешествие"
Дисклаймер: Играю с чужими игрушками, а потом все кладу на место, никакой пользы не извлекаю.
Предупреждение: слэш, инцест, насилие
Рейтинг: R
Пейринг: Кили/Фили; среди прочих персонажей Элронд, Торин, Линдир, гоблины
Жанр: слэш, ангст, психология, драма, романтика
Описание: по заявке :"Фили сходит с ума,видя как пытают брата.Последний выживает,но Фили не верит,что он жив". Пожалуй, впервые в жизни Кили, младший брат и любимый племянник, столкнется с серьезной проблемой, к которой вовсе не готов. От успешного ее разрешения зависит жизнь любимого человека.

3

«И нет рядом того, кто бы мог подсказать,
Куда дальше идти, если пламя погаснет»
-Тем Гринхилл, «Путь по грани».

Весь остаток дня Кили провел в садах, запуская по небольшим проточным озерам «блинчики», и боясь попасться кому-либо на глаза. Не до бесед с меланхоличными гигантами. Особенно, если у них будут такие же сочувствующие выражения лиц, как у той эльфийки. Нет, спасибо.
У Кили до сих пор холодок пробегал по затылку, стоило вспомнить потемневший взгляд брата. Сначала тот лежал с горячкой, не просыпаясь и даже не открывая глаза, заставляя ждать себя в этом тошнотворно спокойном месте. А теперь пугает его. Что придется делать Кили, если брат так и не убедиться в истинности гнома перед ним? А как это все позже объяснять дяде? Чем больше Кили думал обо всем этом, тем больше у него портилось настроение. Прошел третий день, а за три дня дядя успел уйти так далеко, что догнать его можно будет только тогда, когда его королевская особа усядется на трон Эребора. Интересно, а брат вообще думает об этом? Наверное, нет. Он, кажется, думает только о том, что виноват, что не слишком усердно кидался грудью на своры гоблинов. Кили нахмурился, когда перед глазами мелькнуло воспоминание, полное криков и мольбы и запаха собственной крови. Он постарался отогнать его прочь, с силой кинув камень далеко в озеро. Но воспоминание не собиралось так легко уходить: боль пронзила плечо, он схватился за сустав, чертыхнулся и увидел, как в разные стороны из камыша бросились вспугнутые камнем лебеди. Кили даже усмехнулся, все еще продолжая морщиться и потирать плечо. И именно в этот момент отсутствие смешка рядом так сильно его задело, что он чуть не застонал, то ли от не стихающей боли, то ли просто от одиночества.
Сердиться на Фили за то, что он якобы не смог помочь – это просто не приходило в голову. Он вообще старался делать так, чтобы в голову приходило как можно меньше мыслей по поводу того, что происходило в городе гоблинов. Но все же Кили отчетливо почувствовал, как досада разливается горечью по горлу. Как Фили только смог бросить его теперь, когда действительно был нужен рядом? И не только чтобы смеяться над возмущенными королевскими лебедями. После всего этого… Как обращаться с багажом таких воспоминаний вряд ли где-либо учат. А Фили всегда знал, как отвлечь брата от чего-то малоприятного. Ну и где он сейчас со своим умением? Уж он бы точно придумал что-нибудь получше, чем кидать камни в воду.
Что он вообще себе придумал? Как это Кили – не Кили? А кто тогда? Кили сердито встряхнул головой. Нужно было отважиться и еще раз прийти к помешанному брату. Может, после нормального, не отягощённого жаром, сна Фили станет тем привычным любимым Фили? И вообще все будет по-старому? Элронд сказал, что нужно убедить брата в том, что все по-настоящему. Кили уселся под деревом и решил, что дождется, когда солнце спрячется за горами. А потом пойдет и все исправит. Как умеет.

Фили не хотел спать. Не хотел он и есть. Но и обратного он тоже не хотел. У кровати стоял нетронутый остывший отвар в серебряной чаше. Он провожал глазами последние лучи жестокого светила, скрывающегося за рамой окна. За прошедший день оно выжгло всю комнату. Воздух был сухим и горячим.
Все, что было вокруг и в голове, утратило связи. Цепи мыслей были порваны. Все выжгла боль и горе.
Фили лежал на кровати, не сняв ботинок и завернувшись в одеяло. Между болезненно сдвинутых бровей подрагивала глубокая морщина. Ему ничего не оставалось, кроме как терпеть. И, будьте свидетелями, он терпел изо всех своих сил.
В каких-то проблесках сознания ему казалось, что все это – тяжкий сон и когда-нибудь ему суждено проснуться. Казалось, что вот-вот все кончится. Но тут же чудилось, что, напротив, нет ничего более реального, чем эта комната, эта ужасная, неподходящая ему комната. И тогда все, что он помнил и знал, виделось ему снами. Неужели что-то когда-то могло быть иначе, чем сейчас? Чем сейчас, когда он задыхается, словно отравленный смертельным ядом.
Фили не заметил, как стемнело. Из окна веяло холодом, но ему было по-прежнему слишком жарко, словно пламя солнца все еще продолжало жечь кожу. Возможно, он провалился в неглубокий беспокойный сон, растревожить который мог даже поющий соловей в саду под окнами…
Но не соловей вывел Фили из забытья. Кто-то проскользнул в потемневшую комнату, побеспокоил пульсирующую тишину и приближался к нему тихими шагами. Фили услышал дыхание. Кто теперь пришел мучить его? В каком обличье явиться на этот раз жестокий дух? Будет ли тут Торин, осуждающе молчащий? Или явится неуязвимым, бессмертным король гоблинов? Или вновь явится перед больными глазами облик, который терпеть не будет сил. Фили распахнул глаза и уставился в лицо непрошеному видению.
От жестокости вселенной у него сдавило горло.
-Проклятая темень, я не видел, спишь ты или нет.
Фили не ответил, глядя в полутьме на лицо, так сильно похожее на лицо брата. Гость распрямился. Теперь его силуэт отчетливо вырисовывался на фоне освещенного луной неба. Фили очень хотел закрыть глаза и не всматриваться в такие знакомые черты… Но лежал и смотрел.
-Слушай, наверное, не стоило мне так с утра, - проговорил голос. – Ты ведь не в себе, я понимаю…
-Зачем ты пришел? – Фили очень давно не говорил, поэтому голос прозвучал хрипло.
Тень шевельнулась и ответила:
-Просто так. Я же волнуюсь за тебя.
И опустилась на кровать, рядом с ногами Фили. Тот почувствовал, как вся боль внутри вдруг сползлась к горлу и задрожала, будто весенняя туча, готовая пролиться дождем.
-Слушай, - тень опустила ладонь на ногу Фили, и он, не выдержав, вскочил с кровати.
-Оставь меня в покое! – Фили оказался у окна. Несмотря на то, что огонь еще не погас и не оставил его, Фили содрогнулся, будто от холода. Он чувствовал, как сильно напряжена спина, руки, ноги, шея – все его тело словно жаждало превратиться в камень, стать твердым и никогда больше не чувствовать. Если бы все несчастные, чьим страданиям не было меры, могли превращаться в величественные скалы, Фили бы стал самой неприступной горой во всем Средиземье, а его бы каменное сердце жег изнутри дракон, не уступающий в жестокости Смогу. Место, куда легла секунду назад прохладная ладонь, будто прожгло насквозь.
-Стой-стой! Не кричи! – фигура на кровати успокаивающе подняла ладони.
-Не подходи ко мне!
-Хорошо! Хорошо! Я тут, видишь?
-Зачем ты опять пришел?!
Фигура опустила руки. От окна, из которого в комнату лился лунный свет, лицо явившегося было видно лучше. И от этого пламя разгоралось только сильнее.
-Я не мог не прийти, - вдруг серьезно проговорил гость.
У Фили дрогнуло сердце. Тень поднялась на ноги.
-Я не очень понимаю, что сейчас происходит у тебя в голове, - проговорила фигура. – Но пойми ты: ни в чем ты не виноват. Ладно? Совсем не виноват. Это была не твоя затея. И ничего не случилось, из-за чего бы можно было так… - Он не закончил предложение, не найдя слов. – Все в порядке, слышишь?
Фили поморщился, слушая эти слова. Они только высвобождали загнанные под покров усталости картины пыток. Тень качнулась и сделала шаг вперед.
-Стой на месте! – Предостерег Фили, отступив, в свою очередь, вплотную к подоконнику. Но тень сделала еще шаг и оказалась в свете блеклого света луны. Фраза застряла у Фили в горле. В неярком, но достаточном свете стоял он.
-Разве я не выгляжу, как Кили? – Спросил силуэт.
Фили чувствовал, как ослабели ноги. Было так тихо, что, казалось, скажи слово – стеклянное пространство между ними треснет и рассыплется. Фили не мог оторвать взгляда от серьезного, настороженного лица, темными глазами всматривающееся в его собственное. Тень сделала шаг.
-И не говорю, как он? – Медленными, плавными шагами тень двигалась прямо на Фили, а он был не в силах ее остановить.
Если бы, если бы это было возможно. Фили смотрел на медленно приближающееся наваждение. Когда оно оказалось слишком близко, Фили сморгнул и опустил глаза. Больно было смотреть на него в трех шагах, но смотреть с особого, близкого расстояния было вовсе невозможно. Если бы только все это было правдой.
-Никто не умирал, - повторил у самого уха до слез родной голос. И добавил убедительно: - Честно.
Фили почувствовал, как до его руки дотянулась легкая прохладная ладонь лучника. Измученное сердце просто оборвалось и рухнуло куда-то вниз. Фили поднял глаза, не в силах больше терпеть.
Лицо Кили было все таким же серьезным и обеспокоенным. Фили уткнулся взглядом ему в грудь и, то ли стараясь сдержать себя, то ли, напротив, перебороть, протянул правую руку и аккуратно, слабо обнял того за талию. Фили бы не удивился, если бы руку опалило то непотухающее пламя, а призрак растаял со злорадной ухмылкой, но ничего такого не произошло.
Фили сжал пальцами ткань рубашки.
Тень осторожно положила обе руки на оборванные плечи Фили и заглянула тому в лицо. Фили встретился глазами с темным серьезным взглядом. Его заманивали, утягивали в трясину.
-Так? – с ноткой надежды произнесла тень. – Скажи, что так. Хватит тебе дурака валять.
Фили хотел ответить, но слов в голове не было. Он поднял глаза, взгляд заскользил по лицу напротив от черноты зрачков к скулам, губам, подбородку.
-Скажи, - нетерпеливо прошептал голос.
Его не оставят в покое, не дадут передохнуть, не дадут оправиться. Этот пожар не стихнет, пока не выжжет все дотла. Огонь не остановить. Он все обратит в пепел. И тогда Фили сдался.

Когда Фили подался вперед и крепко обнял Кили, у того от облегчения чуть не подкосились ноги. На пару секунд он полностью обратился в ликующего победителя, так что упустил из виду, что Фили буквально сдавил его крепкими руками. Кили очнулся, зашипел от боли, но не успел ничего сказать, как уже задыхался в поцелуе.
Он бы ликовал дальше, если бы не ощущал странную разницу между тем, к чему привык и теми жадными, стремительными прикосновениями, которые обрушились на него, подобно обжигающему холодом снегопаду. Фили не задумывался о силе, словно позабыл, что тело под рубашкой покрыто ранами. Он не выпускал Кили из объятий, не ослаблял хватки, как если бы был уверен, что стоит так поступить – и все исчезнет. Кили ошарашенно смотрел невидящим взглядом в стену, пока ледяные руки пробирались под длинную рубашку. Он почувствовал, как ладони сдавили бока, не считаясь с порезами на коже. Было не так больно, сколько странно. Ладони крепко стискивали кожу, сдавливали ребра, хватались за спину. Кили никак не мог понять, в чем дело, но спрашивать было как-то неуместно. Никогда раньше Фили не был таким.
Он вцепился Кили в шею горячими губами, потом вдруг сдавил железной хваткой затылок и глубоко поцеловал. Кили хотел было ответить, но его вдруг уронили – он охнул от неожиданности, но приземлился на кровать. Из-за непривычности и странности поведения Фили, он даже не заметил, как они оба очутились так далеко от окна.
Кили заулыбался, видя как тяжело дышит стоящий над ним Фили. Светлые ухоженные волосы, будто грива породистого коня, блестит в лунном свете. Один засученный рукав рубашки размотался и сполз ниже второго. Кили приподнялся на локтях, надеясь, что Фили наклонится и поцелует его, позволит стянуть с себя лишнюю одежду, но тот медлил. Кили заметил, как ходят желваки у него на лице.
-Что? – Насторожился Кили, улыбка исчезла. Неужели что-то не так?
Но Фили не ответил, стремительно наклонился, ухватил Кили за рубашку и потянул на себя. Кили снова опешил. Он увидел в глазах напротив отражение собственного силуэта, освещенное странным свечением отчаянья.
-Осторожнее, ты что де…
Мгновение спустя его рывком перевернули на живот и сдернули с кровати так, чтобы колени оказались на полу. Кили приготовился к новой порции болезненных ощущений, когда внезапно по спине прошлась дрожащая рука, даря настолько бережное прикосновение, что можно было спутать его с мановением ночного ветра. Это было так же странно, как все предыдущие порывы, но оказалось намного приятнее. Рука спустилась до поясницы, Кили затаил дыхание.
Фили опустил на спину вторую руку, и Кили был готово поклясться, что услышал глухой стон, похожий на стон умирающего. Он прижался к Кили, и у того перехватило дыхание от ощущения возбуждения гнома за спиной.
Когда Фили, наконец, вошел, его руки крепко обвили талию Кили, сцепившись под животом, лишая того любой возможности двигаться. Он мог только тяжело выдыхать в скомканное одеяло, при каждом мучительно медленном движении, чувствуя, как руки на пояснице сжимают его все сильнее. Бьющееся о грудную клетку сердце вздрагивало каждый раз, стоило Фили отодвинуться. Спина моментально взмокла, накрытая сильным телом, больные плечи ныли от тяжести. Кили не хватало воздуха – тяжелое дыхание, запертое складками проклятого одеяла, горячило лицо. Фили отпустил поясницу и сжал пальцами одной руки ребра, а второй – загривок. Кили закрыл глаза, чувствуя, как отчаянно хватается за него Фили и чуть не задохнулся, когда рука с ребер вдруг скользнула ему в штаны.
Кили уткнулся лицом в одеяло, заглушая свой стон. Пара движений – и его накрыло лавиной, все потухло, как затушенная свеча и вспыхнул только через пару секунд, заставив его выгнуться и задрожать.
Фили уткнулся в лохматый затылок и обжег тяжелым вздохом, ухватился за шею, словно тонул, и через пару мгновений тоже замер.
…Бьющееся раненой птицей сердце постепенно успокаивалось. Кили, прикрыв глаза, глубоко дышал, ощущая, как хватка на шее ослабевает. В какой-то момент Фили перехватил его опять поперек поясницы и одним движением поднял на кровать. Теперь они лежали на холодном одеяле и молчали.
Кили казалось, будто он пьян. Все перед глазами было поддернуто благословенной дымкой, мысли нежным потоком уносились куда-то прочь. Кили, конечно, думал о таком способе переубеждения, но, честно сказать, до конца не был уверен, получится ли. Он улыбнулся этому долгожданному покою и повернул голову, чтобы посмотреть на Фили. Тот лежал рядом на спине, но глядел в потолок. Грудь его тяжело вздымалась.
-Я тут подумал, - проговорил Кили. – Помнишь, как мы испортили дядин меч, пытаясь победить камень? Кажется, мы называли его троллем. – Он весело усмехнулся, но потом согласился с собственным внутренним голосом: – Ну ладно, испортил я. – Кили припомнил разбитые края лезвия и рукоять слишком тяжелого меча, чтобы держать его одной рукой. – Ты тогда наврал, что мне его даже не поднять и это была твоя идея. – Кили рассмеялся то ли детскому вранью, то ли просто так. – Как он только поверил? Я потом ждал тебя у запертой комнаты два дня. Помнишь? – Он изогнул шею, чтобы посмотреть Фили в лицо. Тот не спешил с ответом.
-Помню. Он мне так и не сказал спасибо.
-Я думаю, что можно что-нибудь соврать и в этот раз, совсем не обязательно дяде знать, что ты пытался… Что? Кто он?
Кили похолодел. Сердце моментально сбилось с ритма. Он замер и, не моргая, уставился на лицо в полутьме.
-Фили?
-Я хочу, чтобы ты ушел. Оставил меня в покое.
-Ты что?.. – спросил Кили, а от обиды во рту пересохло.
Фили повернул к нему голову. У него не было слез в глазах, лицо не было искажено болью. В полутьме показалось, что это вовсе не лицо, но белая маска.
-Явись, кем хочешь, - ответил он бесцветным голосом. – Но никогда больше не смей быть им. Иначе я найду способ сделать так, чтобы все злобные духи, шляющиеся за живыми, запомнили меня как убийцу мертвецов.
-Я не дух! Я твой брат! – Отчаянно прохрипел Кили. Его будто ударили в спину. – Ты же…
-Грубая, неумелая копия, - проговорил Фили, и отвращение, которое отразилось у него на лице, полоснуло Кили по самому сердцу, совсем недавно дрожащему от счастья.
Они лежали в паре дюймов друг от друга. Серо-синие глаза, в полутьме казавшиеся льдинками, жгли Кили ненавистью.
-Да ты только что… - неубедительно простонал Кили, но его оборвал ледяной голос:
-Не смей! Не смей говорить со мной о том, что было сейчас.
Кили круглыми глазами, полными ужаса смотрел в такое чужое лицо напротив. Комната вдруг показалась такой гигантской и холодной, что было удивительно, как только он мог пару минут назад задыхаться от жары. Жесткий, как бывал у дяди, взгляд буравил его, разя в самую душу. Не помня себя, Кили встал с кровати, поправил одежду и, постыдно струсив посмотреть на брата в последний раз, на подгибающихся ногах вышел из комнаты.
Щеки у него полыхали. Прохлада садов не могла остудить эти следы невидимых хлестких ударов. Кили сумел ровно пройти коридор, но тут силы ему изменили, он остановился, словно вдруг пронзенный приступом боли. Унять дрожь удалось через пару секунд, но до своей комнаты он бросился бегом, будто трус, спасающийся от опасности.
Только когда он оказался в своей комнате, Кили выдохнул. Он стоял, прислонившись к плотно закрытой двери. От обиды дрожали руки. Он почти никогда не обижался на Фили, но сейчас предпочел бы любые самые подлые обиды этому искаженному презрением и злобой лицу, до сих пор стоящему перед глазами. Кили беспомощно шарил глазами по комнате, совершенно не зная, что делать. Он не заметил, в какой момент взгляд затянула пелена слез.

4

«Дай мне силы снова взлететь,
Страх умрет в объятиях костра,
Одолевшему в битве смерть,
Жизнь заплатит ядом утрат»
-Тэм Гринхилл, «Я иду за тобой».
Этот двор постоянно находился в тени. Одно из витиеватых зданий Ривенделла закрывала его от солнца на протяжении целого дня. Здесь было тихо и прохладно, будто под землей. Эльфы, по-видимому, не часто забредали сюда.
Кили выбрался из комнаты только через день. К счастью, никто его не дергал. Он провел в запертых покоях всю бессонную ночь, добавляя в трубку табака и не заботясь о том, чтобы выдыхать дым в окно. Следующий день он никуда не выходил и продолжал начатое дело – курить и страдать от нанесенной обиды. И только спустя ночь, он выбрался на улицу, потому что уже не мог смотреть ни на этот тонконогий резной столик, ни на эту широкую кровать, похожую на ту, что была в той комнате, ни на сводчатый потолок с лепниной.
Очутившись на улице, Кили отправился на поиски одинокого места, где можно было бы остаться одному, и нашел этот дворик. Прохладный, темный, вымощенный крупными необтесанными булыжниками, укрытый тенью и заканчивающийся тупиком. Кили улегся на скамейку и снова раскурил свою трубку, предусмотрительно забитую табаком еще перед выходом на улицу.
Над ним медленно ползли облака, цепляя верхушки скал. Кили выдыхал горький дым, ленивыми клубами поднимающийся вверх, будто не слишком желающий присоединяться к белым облакам наверху. Кили пожалел, что нет никакой выпивки. Сейчас бы не помешал крепкий прохладный эль. Он прикрыл глаза, стараясь раствориться в этой иллюзии спокойствия. Кили не удалось уснуть за эти две ночи, так что к сегодняшнему утру он настолько вымотался, что готов был уснуть прямо здесь, на этой скамейке. Спящий на скамейке в Ривенделле гном – пусть эльфам будет неудобно.
-Я не помешаю?
Кили подскочил, как ужаленный, и поперхнулся дымом. Беззвучно рядом с ним вырос какой-то эльф.
-Мне? – Кашляя, спросил Кили, садясь и снимая ноги со скамьи.
-Пожалуй, кроме нас тут никого и нет, - с тенью улыбки ответил эльф. Кили всмотрелся в его лицо. Все эльфы выглядели примерно одинаково, но лицо этого было Кили знакомо. Он оглядел эльфа с ног до головы. Тонкие руки с длинными пальцами держали эльфийскую арфу.
-Ты… - Сощурился Кили, предприняв попытку вспомнить эльфийское имя. Память на имена у него всегда была плохая.
-Линдир, - добродушно освободил от неуклюжих попыток эльф.
-А. Да. – Кили кивнул и сунул в рот трубку. – Тебя послали меня найти?
Линдир чуть сощурился, отвел взгляд куда-то в сторону, улыбнулся и, когда снова посмотрел на Кили, произнес:
-Нет, меня никто не посылал.
-Тогда что ты тут делаешь? – Кили упрямо смотрел на эльфа.
-Я тоже очень люблю это место, - признался Линдир. – Люблю, когда никто не мешает посидеть и подумать.
Кили выпустил дым уголком рта.
-Да. Я тоже, - сообщил он, но эльф сделал вид, что не понял намека.
-Как твой брат? – Спросил Линдир.
Кили ощетинился, как волк. От одного упоминания о брате, у него похолодело внутри.
-А с чего это тебя должно волновать?
Линдир не дрогнул и не обиделся. Он, чуть сощурив проницательные глаза, продолжал смотреть на Кили.
-Это простая вежливость.
Кили вдруг почувствовал дурноту. Он ссутулился и пожал плечами, устремив взгляд на противоположную стену. Потом неопределенно махнул трубкой, желая сказать что-нибудь в ответ, чтобы эльф отстал, но слова просто не находили выхода из головы. Кили понял, что пауза затянулась настолько, чтобы Линдир понял, что бравада младшего эреборского гнома ничего не стоит. Кили сдался и просто поднял взгляд на эльфа.
Линдир немного подумал, потом опустился рядом. Даже сидя он был до смешного гигантским. Кили вдруг ощутил, как жар поднимается от груди, заливает шею и щеки. Он постарался справиться с этой волной, но тут же горечь от обиды сменили другие чувства. Его задело, что какой-то эльф так легко смог нарушить хрупкую иллюзию спокойствия, которая была с таким трудом сплетена из дыма и бессонницы. Захотелось сказать какую-нибудь грубость, чтобы этот длинноухий не лез не в свое дело, но Линдир вдруг пробежал легкими пальцами по арфе и спросил:
-Послушаешь песню?
Кили несколько секунд переваривал услышанное.
-Что? – Переспросил он, повернувшись.
-Я предложил тебе послушать песню.
-Зачем? – Лицо и шея Кили стали остывать.
Линдир помолчал, а потом с усмешкой произнес:
-Мне говорили о гномьем упрямстве, но, стоит признаться, такого упорства я не ожидал. Если я предложу тебе не прыгать с моста, ты прыгнешь, просто чтобы поступить по-своему?
Кили уставился на эльфа. Линдир улыбнулся, в спокойных глазах поблескивали искорки. Кили усмехнулся, решив, что шутка была не самой дурной для эльфа.
-У вас все песни похожи. – Беззлобно ответил он Линдиру. – Не отличишь, где кончилась одна и началась вторая.
-Тогда я спою тебе только одну, - с готовностью ответил Линдир и его тонкие пальцы перевернули арфу.
Кили сдался. Он посмотрел на арфу и печально заметил:
-Но я не понимаю по-эльфийски.
Тонкие пальцы пробежались по струнам, извлекая тихие звуки. Кили всегда считал, что эльфийская арфа слишком странный инструмент – ее звуки были слишком нежными, почти незаметными. Разве под это спляшешь? Но Линдира, казалось, это не беспокоило. Он так бережно касался струн, словно арфа была живой.
-Музыка свободна от языков, можешь не волноваться на этот счет.
Кили решил не спорить и отвел взгляд. Он осмотрел двор – серый, укрытый бережной тенью. Несколько тонких молодых деревцев тянулись к крышам, но еще не преодолели и половины пути. Кили скользил взглядом по рельефам на стенах, нашел глазами хитросплетенный питьевой фонтанчик, спрятанный за колонной. Он мог видеть дрожащую на кране каплю, ждущую только легкого порыва ветра, чтобы сорваться. В какой именно момент зазвучала песня, Кили не уловил – она вдруг очутилась рядом, сплелась воедино со всем вокруг и стала почти осязаемой. Мотив был неспешным, но с каждой новой строчкой песня словно расцветала, становясь сильнее. Кили зажал губами трубку и, не шевелясь, внимал каждому звуку. Да, под эту песню было не сплясать. Но вдруг перебор легких струн напомнил ему колыбельную, которую знала мать. Дис пела ее иногда, когда Кили не мог уснуть. Пусть она была намного проще, чем эти строки, но каждый раз, стоило Дис пропеть хоть первый куплет – тревоги исчезали и страхи отступали, как темнота отступает перед огнем свечи. Как-то раз Кили спросил у брата, что это была за колыбельная, но тот вовсе не помнил, что мать когда-либо им пела. Кили попытался вспомнить, что же ответил Фили, но никак не мог. Что же он ответил? Что ответил?
-Тебе понравилось?
Кили очнулся и втянул носом воздух. Двор опять погрузился в тишину.
-Неплохо, - нехотя выдавил он, перехватив трубку в другую руку. – Ты знаешь только эльфийские песни?
-Нет.
Кили хотел было спросить его про забытую колыбельную, но передумал, решив, что подобный вопрос не прибавит ему солидности. Он посмотрел на Линдира.
-А ты ведь не песен ради сюда пришел, да?
-Да. Я просто знал, где тебя можно будет найти.
Кили почувствовал, как одеревенела спина.
-Тогда зачем?
-Меня попросили привести тебя к Мастеру Элронду.
Кили разочарованно вытряхнул остатки табака себе под ноги. Что опять нужно этому Элронду? Кили сердито сдвинул брови. Не следовало выходить из комнаты. Может, в клубах дыма, эльфы бы не поймали его?
-Ты мне соврал.
-Нет. Ты спросил, посылали ли меня за тобой. А меня лишь попросили разыскать тебя.
-Не велика разница. Что ему нужно?
-Этого я не знаю, - ответил Линдир. Все эльфы говорят так, что невозможно разобрать, врут ли они или у них просто такой вид. – Это касается только вас с ним.
-Тогда зачем все эти? – Кили перебрал пальцами, передразнивая Линдира.
-Если не понравилось, можешь вернуть песню обратно, - предложил Линдир. – Это не было лишним, не старайся меня обмануть.
-Я тронут, - не всерьез ответил Кили, все равно удивленный странностями характера эльфов.
-Пойдем. – Линдир встал и направился к выходу из дворика. – Владыка Элронд ждет.
Кили спрыгнул со скамьи.
-Я чувствую, ему не все равно, - угрюмо бросил Кили и последовал за эльфом.

Элронд встретил его на террасе. Кили еще не успел подняться по ступеням, когда Элронд начал говорить.
-Я посчитал, что наследник Эребора, пусть и не первый в очереди, сумеет осознать всю серьезность положения, в котором оказался.
Кили отвел глаза. Сколько можно? Элронд иногда напоминал ему дядю. Пожалуй, чаще Элронда как раз только дядя упоминал Эребор.
Кили не выдержал и бросил сердито:
-При чем тут Эребор? При чем тут вообще вся эта ерунда с наследниками?
Элронд изогнул одну бровь, но Кили был слишком рассержен, чтобы пожалеть о тоне своего голоса. Он посчитал, что отступать уже некуда и перешел в наступление:
-Вы постоянно говорите об Эреборе! Это наш город! Почему он так волнует вас? Дядя вернет Эребор и все. Зачем каждый день…
-Это я вызвал тебя для разговора, - прогрохотал Элронд, не изменившись лицом. – Так что будь добр, выслушай сначала меня.
Кили замолчал. Он задыхался от злобы, вдруг вспыхнувшей в нем с неукротимой силой. Он не мог больше тут находиться, не мог слушать эльфов, не хотел стоять сейчас перед Элрондом. Оказаться сейчас как можно дальше от этого проклятого места – вот, что успокоило бы Кили. Элронд выждал, а потом без предисловий сказал:
-Если твой дядя потерпит неудачу, наследником станет твой брат. Если Фили не оправится, то ответственность ляжет на твои плечи, младший эреборский наследник.
Повисла пауза. Кили слушал свое сердито колотящееся сердце. Что ответить на это, он не знал. Элронд говорил правду, но об этой правде Кили до этого мгновения не задумывался. Он чуть приоткрыл рот и уставился на Элронда.
-И не пойми меня неправильно, - продолжил Элронд, убедившись, что его слушают. – Но ты вовсе не готов к этому.
Кили сглотнул, на мгновение задумался, но и это было правдой. Конечно, не готов. Кили вдруг ощутил себя несчастным. Всегда рядом был дядя. Всегда рядом был брат. Оба настоящие воины, сильные, находчивые, решительные. Кили привык к подстраховке за спиной. А сейчас он вдруг отчетливо увидел себя со стороны – уставшего, полного негодования и страшно одинокого. Если… Если только все произойдет так, как говорит Элронд – он не справится. Кили вдруг испугался. Наверное, Элронд это заметил, потому что устало вздохнул и отошел к перилам.
-Но я пробовал, - признался Кили, глядя в спину эльфу. – Он не узнает меня. Считает, что я наваждение. Я… – Кили осекся. – Я не знаю, что делать.
Элронд обернулся. Кили захотел сжаться под этим серьезным взглядом. Он был уверен, что эльф считает его беспомощной вошью.
-Ты уже обращался ко мне с этим вопросом. И получил ответ.
Кили поморщился, как от боли и, наконец, преодолел последние ступени лестницы.
-Но Фили не узнает меня! – Горячо воскликнул он.
-Он не узнал тебя во второй раз, - ответил Элронд ледяным тоном. – И что сделал ты?
Кили с сомнением посмотрел королю эльфов в глаза. Неужели он гном и эльф говорят настолько непонятно друг для друга?
-Ты бросил его и забился в нору.
Кили покраснел.
-Я…
-Что?
-Я… - Кили уже не хотел договаривать, но Элронд так буравил его глазами, что пришлось выдавить из себя: – Я был очень расстроен.
-Ты был расстроен, - повторил эльф, и Кили стало совсем не по себе, он рассматривал свои ботинки. – Я говорил, что тебе когда-нибудь придется повзрослеть, наследник Торина. Твой брат чуть не умер этой ночью.
До Кили не сразу дошел смысл сказанных слов. Когда он понял, что сказал Элронд, он сначала не поверил. Но тут же вспомнил, что из всех знакомых эльфов только арфист умеет шутить. Кили отвернулся, прошел чуть в сторону, стараясь осознать, что услышал.
Этой ночью, когда он лежал на кровати и курил в потолок, выдыхая раз за разом свою обиду, Фили чуть не… Кили провел рукой по лицу, будто стирая с себя грязь.
-Почему мне не сказали сразу же? – Спросил он, отнимая руку от лица.
-Потому что я понял, что ты не удосужился заглянуть к брату уже сутки, и хотел узнать, как долго еще продлится твое… расстройство.
Кили почувствовал, как защипало глаза, и потер их.
-Он в порядке?
-Насколько это возможно. – Кили крутанул голову в сторону Элронда. Тот пояснил: - Его жизни сейчас ничто не угрожает, кроме него самого.
Кили старался совладать с собой, но понимал, что все равно от глаз эльфа не укроется его частое моргание и осипший голос. Кили готов был провалиться сквозь землю со стыда. Как он только мог так глупо и безрассудно поступить? Как только вздумал, что больше не зайдет к Фили в ближайшие дни? Кили мысленно обозвал себя трусом, но от этого стало только хуже.
- Мы не можем постоянно останавливать твоего брата. Я надеюсь, ты проявишь больше усердия. Ради брата. – Элронд приподнял брови и добавил: - Ради себя самого, хотя бы.
-Не понимаю, как он только может, - вслух подумал Кили. Мысли метались в голове, хлопая крыльями. Кили ухватился за одну и произнес: – Это ведь позор.
-Есть множество способов покрыть себя позором, - ответил эльф, и что-то в его голосе неуловимо изменилось. – Но не это должно беспокоить тебя, когда тот, кто тебе дорог, собственными руками обрекает себя на смерть.
Кили показалось, что Элронд, о котором говорили, будто он настолько мудр, что будущее открывается ему, как книга, сокрыл за этими словами что-то серьезнее, чего не мог понять несведущий гном. Кили молча смотрел на владыку эльфов и не знал, что сказать. Перед дядей можно было оправдываться, извиняться, просить прощения. Но Элронду это все вряд ли было нужно.
Тогда Кили помедлил, собрался с духом и сказал:
-Спасибо.
Элронд молча кивнул, но больше не проронил ни слова.

Тяжелее всего было решиться открыть дверь. Весь проделанный путь от террасы, на которой возвышался, словно утес, Элронд, смотрящий ему в след, до этой двери – все это можно было отменить, сделать вид, что не было. Но после того, как дубовая дверь скрипнет и впустит его в солнечную комнату, пути назад не будет. Кили убедился, что его никто не видит и дал волю страху, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув ртом, вытерев взмокшие ладони о штаны и зажмурившись, как будто готовясь к непростому выстрелу. В голове пронеслось вспугнутым зверем: ты бы мог стоять здесь, но в комнате бы был не Фили, а мертвец. Простая мысль подействовала удивительно – Кили открыл глаза и, решив, что все равно более уверенно почувствовать себя не сможет, уперся ладонью в дверь и толкнул.

5

«Он сказал, что устал сражаться, жить и падать, ломая крылья,
Умирать и рождаться снова в вечной битве добра со злом.
Вдруг поднявшись, он вышел в полночь, проклиная своё бессилье,
И, шагнув через край обрыва, обернулся горным орлом»
-Тэм Гринхилл, «Видение».
Фили опять был в кровати. Под глазами у него залегли темные синяки, лицо было бледным и спокойным. У кровати сидела эльфийка, задумчивым взглядом провожающая стаи птиц в окне. Когда вошел Кили, она повернулась к нему и молча наклонила голову, поприветствовав. Кили пожевал губами, переводя взгляд с нее на спящего брата, и она, поняв все без слов и знаков, бесшумно поднялась с резного кресла. Он благодарно кивнул и придержал дверь.
Кили облегченно вздохнул, поняв, что брат спит. Он не мог знать, получилось бы у него сейчас вести себя правильно, получилось бы не вызвать у Фили еще один пугающий выброс ненависти.
Кили добрался до кресла у кровати и тихо сел. За окном были слышны крики птиц. Комната освещалась прозрачным, ласковым светом полуденного солнца. Кили поковырял пальцем царапину на подлокотнике кресла, потом исподлобья кинул взгляд на спящего брата.
Фили медленно открыл глаза. Кили был уверен, что сейчас сердце сделает сальто, но оно покорно стучало в груди, лишь немного ускорив бег крови. Кили распрямил спину.
Брат тяжело повернул голову в сторону стула.
-Привет, - поздоровался Кили. Фили медленно моргнул. Если это бледное лицо и могло что-либо выражать, то можно было различить разве что боль поражения в помутневших глазах. – Это снова я, - Кили выдавил из себя кривую улыбку.
Брат отвернулся. Кили облизал пересохшие губы и стал придумывать, что можно сказать, прежде чем Фили снова расстроится. Или разозлится. Взгляд скользнул к перебинтованным шелком запястьям. Кили до сих пор не мог поверить тому, что один из эльфов-слуг поверил, что гному нужна бритва. И, как назло, бритва в Ривенделле нашлась. Исполнительный эльф. Мысль о том, что останься Кили с братом, у того бы на руках не было тугих бинтов, резанула по сердцу не хуже той самой бритвы.
-Прости, что не приходил.
Фили не реагировал. Он словно делал вид, что не слышит. Но Кили посчитал, что подобное поведение лучше криков и угроз, поэтому почувствовал себя увереннее.
-Хотя не знаю, обрадовался бы ты моему приходу вчера. Сейчас еще ничего, хотя бы не грозишься.
Кили улыбнулся, но Фили по-прежнему молчал. Кили вдруг до боли затосковал по той полуулыбке, которой старший брат одаривал его каждый раз, стоит сказать какую-нибудь глупость. Кили опустил глаза на руки и помолчал, обкусывая губы. Как, оказывается, сложно найти слова.
-Ты меня обидел, - признался он, обнаружив, что голос прозвучал не так уверенно, как звучал до этого в голове. Фили прикрыл глаза. – Ты меня ведь серьезно обижал только раз. Ну, по крайней мере, мне запомнился только один раз. – Кили почесал щеку, неотрывно глядя на перевязанную руку брата. – Когда я решил уйти в поход. Сколько нам было? Я собрался и ушел на рассвете, но когда вышел из деревни, передумал. Без тебя было не так интересно. Но возвращаться сразу я не хотел, шатался по улицам до глубокой ночи, представляя, как вернусь и расскажу о своих выдуманных приключениях. – Кили поднял глаза на брата и спросил: - Вы искали меня сколько? С самого утра? – Кили помолчал, вспоминая тот далекий день. – Дядя просто сердился, а, когда мы с тобой остались одни, ты ударил меня и не рассчитал силу. – Кили усмехнулся, вспоминая, как пораженно смотрел на руки, испачканные капающей из разбитого носа кровью. В тот момент он готов был поклясться жизнью матери, что никогда не простит брата. А Фили уже раскаялся и лез с извинениями, которые обиженный до глубины души ребенок не принимал несколько дней. Кили нахмурился и, поразмыслив, пришел к выводу: – Ну и глупцом же я был.
Пока Кили рассказывал, Фили снова повернул к нему голову и смотрел уставшими глазами прямо в лицо. Кили не почувствовал ни страха, ни смущения. Его обуяло чувство намного более мучительное – тоска, настоящая звериная тоска, которой из-за своей глупости Кили до сих пор не ощущал. Только сейчас, переборов себя и переступив порог этой комнаты сегодня, он вдруг понял, что если ничего не получится, то все, что останется – горькие воспоминания и злость на себя самого.
Фили вдруг разомкнул бледные губы и тихо сказал:
-Я ничего не помню. Все обратилось в пепел.
Кили замер. Он боялся пошевелиться, будто любое движение заставит брата вновь обратиться в молчаливую куклу. Фили сглотнул и поморщился. Каждое слово брата шипом врезалось Кили под кожу.
-Я итак умру. Дай мне сделать это, не заставляй умирать, подобно старику – медленно и беспомощно.
Брат умолк. Кили сморгнул выступившие слезы и сердито помотал головой:
-Не дам. Я итак чуть не… - Кили вспомнил грозный, уничтожающий взгляд Элронда. – Нет, не дам. Так и знай.
Фили закрыл глаза. Его руки слабо сжали одеяло, но ответить он ничего не мог.
-Это я, - в который раз повторил Кили. – И я не дам тебе больше никаких ножей, бритв и даже ложек, пока ты не придешь в себя! Ты понял меня? – Он поморщился и проговорил сквозь зубы, будто бы обращаясь к себе, а не к брату: - Я смогу тебя убедить.
Чтобы не всхлипнуть, Кили выдохнул отравленный воздух ртом, сердито утер слезы и с болью посмотрел Фили в лицо. Тот не открывал глаза. Сколько он молчал, Кили не знал. То ли пару минут, то ли несколько часов – время стремительно теряло свои обычные качества.
Вскоре Кили понял, что брат уснул. Он утер нос рукавом и еще долго просто так сидел рядом и слушал тихое неглубокое дыхание. Кили не заметно для себя подстроился и вот уже дышал в такт со спящим. И с каждым вздохом ему становилось немного легче. Чем дольше он смотрел на брата, считая вздохи, тем увереннее он ощущал себя. Удивительным образом страх лечил, делал крепче, как делает крепче молодое дерево злой северный ветер, заставляя его сильнее впиваться корнями в землю. У Кили были корни, ему было за что держаться. Элронд был прав с самого начала. Стыд и страх смешались и из них прорастало что-то новое, еще не ясное для самого Кили.
Тень от кресла смещалась по каменному полу, вытягиваясь в сторону столика у стены. Кили задремал, свесив руку с подлокотника.
Разбудило его легкое прикосновение к плечу. Кили так давно нормально не спал, что отвернулся и отрицательно застонал. Но его продолжили настойчиво будить. Кили открыл глаза. Комната таяла в сумерках. Эльфийка, все та же знахарка, наклонилась над ним и ласково прошептала:
-Я посижу, отдохните.
-Не нужно мне отдыхать… - Но встал и поморщился. – Я тут переночую.
-Хорошо. Прогуляйтесь, а я пока перенесу сюда ваши вещи и устрою кресло. Вам нужно поесть.
Кили потер глаза и убрал волосы с лица. Он, наконец, проснулся и вдруг обеспокоенно воскликнул:
-Нет, его нельзя одного оставлять, - эльфийка показала ему, что он слишком громко говорит, Кили осекся и заговорил тише: - Я сам все принесу. Не выходите из комнаты.
Она замерла, в глазах промелькнуло что-то странное, но губы тронула легкая улыбка и она кивнула.
Кили вышел на улицу. Солнце почти скрылось за горами, Ривенделл терялся в легкой вуали сумерек. Кили достал трубку, забил ее табаком и, опершись плечом о колонну закурил. Сад перед глазами шуршал тонкими листьями. Кили еще раз потер глаза, и тут до его слуха донеслось тихое перешептывание струн. Поразмыслив, он спустился по ступеням и вошел под сень старых деревьев. Звуки нежной эльфийской арфы вели его по узкой тропинке мимо гордых каменных фигур, мимо пустых скамеек, пока, наконец, не вывели под развесистое старое дерево, уже усыпанное осенним золотом. На корнях сидел Линдир, легкими пальцами ласкающий арфу, устремив орлиный взгляд куда-то вдаль и, казалось, совсем не замечающий идущего к нему гнома.
-Добрый вечер, - вдруг поздоровался он с Кили, переведя взгляд с таинственной дали на гнома. – В этот раз ты нашел меня.
Кили не ответил. Он постоял в стороне, потом все же дошел до дерева. Линдир не следил за ним и ничего не спрашивал. Кили прислонился к дереву спиной, просто слушая перебор струн.
-Ты хочешь попросить меня спеть? Или предложить мне табака?
Кили посмотрел на сидящего эльфа. Губу Линдира опять тронула улыбка, и Кили не удержался от смешка. Линлир не стал переспрашивать и заиграл. Кили был ему благодарен. И не только за песню – еще и за то, что этот эльф был единственным существом на его веку, который, хоть и был намного старше, говорил с Кили не так, как брат или дядя. Линдир говорил с ним, как с равным. Кили поднял голову и сквозь золотую листву взглянул на темнеющее небо. Над Ривенделлом зажигались светлые ясные звезды.

@темы: слэш, хоббит, филикилия, фили/кили, ангст

---

"Пепел снов". Теперь банановый.

Я все же закончил свой фанфик под пышным и бессмысленным названием "Пепел снов". Первый опубликованный мною фанфик - это же такое событие, такое событие. Ладно, я перестаю иронизировать и кривляться. На самом деле, я рад, что написал его и закончил. Рад, что люди его прочитали. Написать фанфик - это самый короткий путь к повышению самооценки. Но проблема в другом. Проблема в том, что на фикбуке твориться какой-то кошмар и все приличное из фандома находится именно в дневниках. Поэтому я спасаю свой кусок творения и помещаю его в свой уютный дневничок.

Автор: Ray G O'Diran
Бета: беты нет
Название: "Пепел снов"
Фандом: "Хоббит: Нежданное путешествие"
Дисклаймер: Играю с чужими игрушками, а потом все кладу на место, никакой пользы не извлекаю.
Предупреждение: слэш, инцест, насилие
Рейтинг: R
Пейринг: Кили/Фили; среди прочих персонажей Элронд, Торин, Линдир, гоблины
Жанр: слэш, ангст, психология, драма, романтика
Описание: по заявке :"Фили сходит с ума,видя как пытают брата.Последний выживает,но Фили не верит,что он жив". Пожалуй, впервые в жизни Кили, младший брат и любимый племянник, столкнется с серьезной проблемой, к которой вовсе не готов. От успешного ее разрешения зависит жизнь любимого человека.

Пролог

Мы сpажались за смеpть, защищая пылающий гоpод,
И тепеpь лишь на паpу часов нам отсpочка дана.
Посмотpи, бpат мой младший стоит - он совсем еще молод.
Отпусти его, князь, за двоих я отвечу сполна!

Как же кpовь гоpяча...
Чеpной птицею с плеча
Улетит моя душа,
А судьбе не помешать!

Отпусти его, князь, ты же видишь - он смеpти боится.
Он так мало пpожил, он не должен был воином стать.
Ты же слышишь, как бьется душа пеpепуганной птицей -
Hеужели за битву ты кpовь не устал пpоливать?

Hо в глазах твоих сталь -
Чужака тебе не жаль.
Что тебе мои слова!
Сталь меча всегда пpава!
-Тем Гринхилл, «Защитники Шаэрравэдда».
О, этот тошнотворный запах. Гоблины воняют так, что спутать невозможно: сладковатый, тяжелый, резкий запах забивает ноздри и отравляет легкие. Большеногие, длиннорукие, с маленькими головами и короткими шеями, цепкими пальцами эти уродливые создания издают визгливые звуки, напоминающие свиней в свинарнике. А внизу, по деревянному помосту в припрыжку шлепают кривые длинные лапы – все с перебитыми или вовсе отсутствующими пальцами, с поломанными когтями цвета дешевого табака. Под омерзительной, покрытой коростами и бубонами прозрачной кожей, ходят ходуном кости. Грязные, в сомнительных пятнах набедренные повязки задираются при каждом нелепом прыжке.
И как этим выродкам удалось захватить тринадцать лучших гном всего Средиземья? Этот вопрос стучал в голове Фили все время, пока его живым потоком тащило к главному помосту, где на гигантском троне расположилась здоровая свиноматка.
Все гоблины разом затихли, когда главный из них, увенчанный корявой короной начал изрыгать насмешки, потряхивая опухолью под подбородком. Торин вышел вперед, говорил гордо и твердо, как подобает настоящему королю. Только Фили уже догадался, что разговорами от этого комка жира не отделаться. От него воняло, но не только в буквальном смысле – Фили и отсюда чуял запах, куда более сильный – запах страха. Гоблины боялись Торина и ненавидели его за это. Король гоблинов вылупил круглые опухшие глаза и, наслаждаясь каждым своим словом, старался унизить и разозлить беспомощного Короля-Под-Горой.
Фили коротко огляделся. Город гоблинов был построен так, что сбежать отсюда – задача. Гоблины стояли вокруг неровным кольцом, в общей сложности по… Пока Фили быстро подсчитывал, сколько на центральной площадке гоблинов, переговоры зашли в тупик. Словесная прелюдия кончилась, теперь ненависть этих существ обрушится на гномов, как лавина – а ни у кого еще не было плана.
-Давайте приступим! Начнем с младшего! – Провозгласил король гоблинов, потряхивая выменем под подбородком. Гоблины взорвались ликующим визгом. Фили заметил, как произошло что-то странное впереди. Гномы покачнулись, Двалин и Балин столкнулись плечами, Бофур и Бифур дернулись вперед, локтями и ногами приложив ближайших гоблинов.
-Что? Что? – Прокричал король гоблинов и его лапы с отвисшим на руках жиром нетерпеливо потрясли скипетром. – Прекратите возню и тащите этого уродца сюда! Мы покажем этой бездомной землеройке, что делают с такими, как он!
Фили не было видно, что происходит, но когда гномы перестали двигаться и вновь замерли, его взгляду предстал Торин. Того удерживали двое гоблинов посильнее, а он, свирепее, чем разбуженный посреди зимы медведь, рычал:
-Какой в этом толк? Гоблин! Тебе нужна моя голова!
Фили вытянул шею, чтобы лучше видеть, и положил руку на плечо в вязаном свитере одному из гномов, стоящему впереди. Тот чуть вздрогнул, но не отодвинулся и головы не поднял. Фили обомлел. Он уставился в затылок Ори, а потом поймал на себе взгляд чуть повернувшегося назад Двалина, за спиной которого стоял младший гном. Во взгляде великана было предостережение и… Сожаление?
И тут пол ушел у него под ногами. Фили вскинул голову. Ледяной ужас, словно паук, пробежал по спине. Он рванулся с места, как ретивый конь. Он так сильно пихнул кого-то сбоку, что одного гоблина выбросило с помоста, и тот с визгом полетел вниз. В какой-то момент Фили даже показалось, что он вот-вот вырвется из этой толпы гоблинов, но тут его остановил гоблинский кулак, врезавшийся куда-то под ребра. Торин продолжал что-то кричать и ругаться, король гоблинов заливался веселым хохотом, его живот и мешок на морде потряхивало от каждого приступа смеха. Фили не кричал, он просто разучился.
Брата оттаскивали к трону сразу пятеро мерзких созданий. Он с отвращением отдергивал руки, но цепкие пальцы держали крепко. Фили дернулся, когда один из гоблинов дал Кили затрещину. Торин обернулся и встретился глазами с распахнутыми глазами Фили. Фили отдал бы все сокровища Эребора, лишь бы не видеть этот ледяной взгляд. Взгляд, стывший болью, злобой и – отчего Фили взвыл, как раненая собака – обреченностью.
Кили в клубке гоблинов оказался прямо перед троном. Король уселся напротив, с комфортом расположившись и вытянув толстые, будто стволы деревьев, лапы.
-Друзья, - обратился он к своим гоблинам, чуть подавшись вперед. Гоблины глупо уставились на него. – Угощайтесь!
Гоблины, как тараканы, засуетились и заползали вокруг, издавая все те же визгливые покрикивания. Кто-то из них ржавым ножом распорол застежки на куртке и рубашке Кили, сделав это так неаккуратно, что оцарапал кожу. Он стащил разрезанную одежду и стал ее осматривать, лазая по карманам. Другой быстро и ловко свел руки гнома за спиной и связал длинной веревкой. Второй ее конец был быстро перекинут через трос над помостом, по которому перемещались корзины с чахлыми гоблинами-писарями. Пока все это происходило, король прикрикнул:
-Поверните его лицом к гостям! Пусть Торину будет хорошо видно!
Фили все еще держался за ушибленный живот, хотя боль уже прошла. Мир стянулся до одного помоста, до одной точки в пространстве. Кили метался взглядом по толпе гномов и гоблинов перед ним, но не издал ни звука. Все было готово, король взмахнул скипетром, и гоблины вчетвером потянули веревку. Когда веревка дернулась, было мгновение, когда Кили нашел лицо брата среди всех гномов, но тут же его глаза закрылись от боли – руки, заведенные назад, заломило, хрустнули плечевые суставы.
Фили почувствовал, словно его собственная жизнь утекает у него сквозь пальцы…
...Кили едва касался деревянного помоста ногами. Почти весь вес приходился на вывернутые руки. Он не открывал глаз, зажмурившись и стиснув зубы, на лбу выступила испарина.
-Что, бездомный король? – Расхохотался гоблин. – Интересно? Я предлагаю, - гоблин развел руками: - Добавить огоньку нашим посиделкам!
Когда белую кожу Кили стали обжигать раскаленными прутьями, Фили не выдержал:
-Торин! Скажи им, что им нужно! Скажи им! Скажи! – Фили чувствовал, как слезы ярости кипят у него в глазах, как странно хрипло звучит его голос.
-Фили! Это бесполезно.
Король гоблинов встал со своего места и, наклонив голову в один бок, словно плохо слышал, наблюдал за сценой. Наконец он вскричал со злорадным смехом:
-Торин Дубощит! Так ты общаешься со своими верными воинами!
-Закрой пасть, - отозвался Торин.
Фили не помня себя взмолился:
-Отпустите его! – Гоблин желто-карими глазами уставился на него. – Он уже получил свое! Возьмите лучше меня! Я племянник Торина! Я ему как сын! Возьми меня!
-Фили!
Фили не было стыдно. Он чувствовал, что все катится к самому обрыву, к самому краю – за которым бездна и боль. Боль, которая будет намного страшнее любых пыток. Он был готов и дальше умолять короля гоблинов, но вдруг умолк.
-Не будь такой мерзавкой, братец, - вывел его из истерики голос откуда-то из-за спины гоблина. Фили дернулся, чтобы увидеть брата. Суметь проговорить фразу так, чтобы быть услышанным, отняла у Кили много сил. – Очередь занимал я.
Король гоблинов пару мгновений думал, но после возликовал. Из всей кучи свалившихся в их пещеру гномов он выбрал по чистой случайности…
-Племянники Торина! Вот так удача!
Торин опустил плечи.
-Вырежу из кожи принцев повязку себе на зад! – Расхохотался гоблин и оказался у Кили. – Жаль попортили уже! – Он ткнул толстым пальцем в обожженную грудь гнома. Кили зашипел. – Ну да ладно! – И, вырвав ржавый кривой кинжал у своих подручных, король гоблинов провел лезвием вдоль бока гнома, от самой поясницы до плеча.
-НЕТ! – Фили взвыл и заметался. Он шатнулся вперед, но его с силой отпихнули назад, он развернулся, крутанулся на месте, снова дернулся вперед, осекся, с новой решительностью рванул на колонну гоблинов. В ушах стоял стон Кили. Гоблин рассек и второй бок.
-Однако как мне это нравится, Торин! – Продолжал потешаться гоблин, болтая из стороны в сторону мешком на шее.
-Нравится пытать тех, с кем не можешь справиться в честном поединке? – рычал Торин. Он, напротив, был неподвижен, как изваяние в стенах Эребора.
-Мне?! – Гоблин в притворном удивлении развел руками, словно случайно царапнув лезвием ножа ожог на ключице Кили. – Это не я. Это ты! – Он указал ножом на дядю. – Причем, заметь, пытаешь ты двоих!
Фили уже не мог сдержать слезы. Он повис на руках Бифура, удерживающего его от очередного броска на ряд гоблинов и взмолился:
-Торин! Торин, пожалуйста! Сделай что-нибудь! Они же убьют его! Они убьют его!
Торин посмотрел на племянника все тем же решительным ледяным взглядом. Позорил ли Фили род королей сейчас или нет, но Торин ничего не отвечал.
-Пожалуйста!
Бифур сзади пробормотал:
-Сынок, возьми себя в руки…
-Дядя! Пожалуйста! Сделай что-нибудь! Дядя!
-Да, дядя, пожалуйста! – закривлялся король гоблинов и одной рукой дернул веревку, заставляя Кили полностью повиснуть на вывернутых руках. Фили взвыл с братом в один голос.
-Я сделаю и скажу все, что ты хочешь, - прогрохотал Торин, словно гром в осеннюю бурю. – Отпусти мальчишку!
Гоблин разжал пальцы и Кили рухнул на землю. Морда короля гоблинов изменилась. Он стал вдруг серьезным и по-настоящему пугающим.
-Ты, Торин, будешь делать и говорить все, что я захочу, - выговаривал он каждое слово, неотрывно глядя Торину в глаза. Фили смотрел только на брата, лежащего на досках. Гоблин поставил ему на спину одну лапу, придавив гнома и заставив зажмуриться. – Но сначала, ты будешь смотреть, как я снимаю шкуру с каждого из твоих друзей… И родственников.
Фили казалось, что он слышит, как хрустят ребра брата. Еще бы чуть-чуть и огромная туша раздавила бы гнома, но гоблин пнул Кили и с презрением бросил своим:
-Вы меня слышали.
Король гоблинов развернулся и направился к трону. Гоблины, потрясая пиками, бросились к Кили как свора голодных собак.
Теперь уже не только Фили закричал и что было сил, что было мочи, рванулся вперед. Все гномы бросились на защиту младшего наследника Эребора, но сколько бы гоблинов не падало, по их побитым телам тут же подбегали другие. Словно крысы, гоблины топтали упавших, не давая безоружным гномам ни на шаг приблизиться к трону.
Фили, казалось, порвал глотку. Он швырял гоблинов, одному оторвал ухо, еще одному выбил челюсть, третьему выбил глаз. Но никак он не мог не то что добраться до Кили, но и увидеть его. Как медленно стучало время в висках – все вдруг почти замерло. Фили свернул шею очередному гоблину, но пропустил удар древком копья. Гномов потеснили. За толпой копошащихся гоблинов, озлобленных внезапной непокорностью пленников, мелькнуло что-то красное, на самом помосте.
-Кили! – Обезумев позвал Фили. Ему необходим был ответ, необходимо было увидеть, узнать, сделать хоть что-нибудь.
Он отпихнул в сторону гоблина, пытаясь разглядеть, что же это алого цвета не шевелится там, где должен быть его любимый брат.
Сверкнул за мельтешащими розовыми тельцами избитый и изрезанный Кили, без движения лежащий на мокром от крови и пота помосте.
Фили хотел было закричать изо всех сил, но что-то вдруг оборвалось, треснуло и пронзило его насквозь болью. Он задохнулся, крик застрял в горле как комок рвоты, он только выдохнул: «Нет!». И все померкло. Все безвозвратно и навсегда исчезло.

1

Призрак твой тревожит мой сон.
Я зову, но ответа нет.
Песня ветра похожа на стон,
Бесконечен полуночный бред.
Лютня плачет в руках,
Слёзы примет река…
Травы имя твоё поют,
Образ тает во тьме,
Песней руки мои зовут:
«Возвращайся ко мне».
-Тем Гринхилл, «Возвращение в Сиваност».
Ривенделл спал. Хотя, если подумать, это место пребывало в сонном состоянии вне зависимости от времени суток. Монотонно шумящие реки, постоянный шелест листвы старых деревьев и беззвучно передвигающиеся эльфы, похожие на призраков, наводили такую невообразимую скуку, что хоть обратно к гоблинам.
-Рад видеть, что мои гости идут на поправку.
Кили, полулежа расположившийся в витом белом кресле, обернулся на голос. Во дворик, освещенный утренним солнцем, как всегда неслышно, вошел Элронд. Кили угрюмо ему кивнул, но тут же вернулся в исходное положение. Он низко сполз в большом кресле, твердо поставив обе ноги на каменные плиты. Элронд прошел вперед – Кили мог судить о перемещениях властителя эльфов только по шорохам его длинного девчачьего одеяния. Кили вздохнул и, потерев глаза, сообщил:
-Слушайте, не хочу показаться грубым или вроде того, но мне совершенно не хочется сейчас говорить.
Элронд встал у каменных перил, повернулся к гному. Его безбородое лицо было серьезным, словно он был недоволен последней репликой гнома. Однако он чуть кивнул и дружелюбно сказал:
-Я вполне могу это понять. Но все же, я должен прервать твой отдых.
Кили по-прежнему хмуро уставился на Элронда. Пришлось принять более подходящую позу, аккуратно выпрямившись в хитросплетенном жестком кресле.
-О чем вы хотите поговорить? – Буркнул гном, почувствовав небольшое беспокойство. Ему впервые приходилось говорить с Элрондом, учитывая то, что до этого дня с повелителем эльфов говорил либо дядя, либо Гэндальф.
-О втором наследнике Эребора, - сообщил Элронд, и по его лицу было совершенно непонятно, хорошие ли новости или плохие принес король эльфов.
Кили сжал гладкие подлокотники кресла.
-Он очнулся? Ведь он очнулся? – Кили неожиданно для себя самого улыбнулся. – Ведь вы бы не пришли сюда сами просто для того, чтобы сообщить, что все по-прежнему, так? – Улыбка угасла, Кили спохватился и постарался взять себя в руки. – Он очнулся? Или?
Между бровей эльфа пролегла глубока морщина, Кили осекся.
-Нет.
Что-то подпрыгнуло в груди Кили, но тут же Элронд добавил:
-Однако горячка спала. Я пришел сообщить тебе, что жизни твоего брата ничего не угрожает.
Кили почувствовал облегчение, откинулся обратно на спинку кресла. Он расплылся в улыбке и со смехом доверительно сообщил Элронду:
-Это отличная новость, - Элронд молча смотрел на Кили. – Это просто отличная новость! – Кили рывком сел и поморщился от боли в ребрах. Но это была мелочь. – Это значит, что мы сможем скоро выступить? Как скоро он очнется? Я не смыслю в вашей медицине ровным счетом ничего, так что: когда он очнется?
-В любой момент, - Элронд сложил руки в рукава просторного одеяния. – Но не думаю, что как только наследник откроет глаза, ему стоит бросаться на горные перевалы.
-Да бросьте! – Махнул рукой Кили, совершенно осоловев от такой замечательной новости. Он уже два дня маялся в этом царстве меланхолии, так что был полон решимости как можно скорее собрать походный мешок и бегом бежать отсюда в сторону более веселых местечек. – Фили выносливее некоторых. Хороший завтрак, кружка пива – и он будет как новенький.
Элронд, казалось, не разделял энтузиазма Кили.
-Я не сомневаюсь в выносливости гномов, - сказал он твердо. – Но, позволь заметить, что не ты слег в постель и не открывал глаз в течение трех дней.
-Да, на мне все заживает, как на собаке, - со скромной гордостью согласился Кили, проигнорировав упрек. Может, он сейчас и приврал немного, потому что плечи все еще болели и он не мог даже натянуть тетиву лука до упора, но перед эльфом такие подробности ничего не стоят. – На Фили тоже. Просто схлопотал как следует. Но вы ведь эльфы! Вы же разбираетесь во всяких хитрых травах не хуже Оина!
-Спасибо.
Кили хотел сказать что-нибудь еще, но передумал и просто, заметно повеселев, посмотрел Элронду в глаза. Вдруг лицо эльфа неуловимо потеплело и он обратился к счастливому Кили, уже представляющему, как они с братом пустятся в путь по следам Торина.
-Не стоит опережать события, мой друг. Едва избежав смерти, не стоит гнаться за ней вдогонку.
Кили пару раз похлопал ресницами. Это было какое-то бессмысленное высказывание.
-Вы же понимаете, что, чем дольше мы тут просиживаем, тем дальше дядя? Тем ближе он к горе. Пока Фили валяется в кровати, дядя убьет дракона и вернет Эребор!
-Или потерпит поражение. – Кили уставился на эльфа, сдвинув брови. – Никто не может знать своего будущего, юный гном. Может быть, то, что вы остались позади – лучшее, что могло произойти.
-Я не трус, - твердо сказал Кили, вдруг неприятно почувствовав разницу в возрасте между ним и Элрондом. – И Фили тоже. Вы совсем нас не знаете! Что вы вообще можете знать, сидя тут и рассуждая о том, что происходит в тысячах миль отсюда? Мы не собираемся отсиживаться здесь, пока…
-Я не называл тебя трусом, - отрезал Элронд. А потом добавил серьезно: – Когда-нибудь тебе, наследник Эребора, придется повзрослеть.
Кили был бы рад ответить на эту насмешку чем-нибудь обидным, но тут во двор вбежал, или, уместнее сказать, впорхнул какой-то встревоженный эльф:
-Я прошу прощения…
Элронд и Кили повернули головы к взволнованному, как мотыльку, потревоженному в траве, эльфу. А тот перевел взгляд с Элронда, способного даже молчать с повелительным видом, на Кили.
-Там ваш брат…
Кили вскочил.

Сначала вернулся слух. Он услышал, как вдали шумит вода. Много рек, целые потоки несли куда-то свои тайны и мерно журчали вдали. Зашуршало одеяло. Фили кончиками пальцев ощутил прохладный легкий покров, поверх которого лежали его руки. Затем вернулись запахи – чистота, запах воды, много спутанных ароматов листвы, трав, неуловимый свежий запах цветов. Когда он сумел открыть глаза и сфокусировал взгляд, то с трудом повернул голову и нашел глазами вазу с фиолетовыми срезанными цветами, запах которых наполнял всю комнату. Вряд ли он в какой-нибудь таверне. Фили снова уставился в сводчатый потолок. Сердце отсчитывало удар за ударом, а он только начинал осознавать самого себя.
Мир не исчез, он вновь окружил Фили своим пестрым полотном. Да и Фили не исчез, никуда не делся…
Когда он, наконец, очнулся, вернулись не только органы чувств. Вернулась память. Сердце сбилось с ритма, сильно сжалось и выбило из легких Фили воздух. Боль, настоящая физическая боль, скрутила Фили изнутри, не давая сделать вздох. Он перевернулся на бок, содрогнулся всем телом, стараясь подавить этот приступ чудовищной муки. Сквозь стиснутые зубы вырвался глухой стон, совладать с которым не было сил. Сдавленный крик прорвался наружу, как дикий зверь, расцарапал горло, пронзил слух. Фили спрятал лицо в подушку и, накрыв голову руками, зарыдал.
…Ему было все равно, где он и как здесь очутился. Это место… Да и любое другое – это только кусок, лоскут, крошечный ломоть мира, ошметок. А мир быть целым уже никогда не сможет. Все вокруг вспыхнуло огнем, разлетелось на куски – чтобы вернуться, чтобы сложиться в изуродованное пространство, в котором не было ни гармонии, ни красоты, ни смысла, ни души. Все обернулось уродливой бессмыслицей. Затем мир вернулся – чтобы суметь отразить эту боль? Затем вернулись все чувства – чтобы можно было почувствовать, услышать, увидеть? Кто мог ожидать такой жестокости?
Когда острие боли вошло до отказа, когда слезы высохли, Фили с трудом сел на кровати. Его била мелкая дрожь, как после ранения. Он поглядел в окно, в которое только начинало светить восходящее солнце. Оно насмешливо бросало свои лучи в лицо гному. Если бы можно было сбить его с небосвода и разорвать.
В голове Фили мелькнули картины, непрошенные, каждая – как удар. Вывернутые руки, до посинения стянутые веревкой. Фили зажмурился, тщетно пытаясь защититься. С легкостью, беззвучно расходящаяся под лезвием кожа. Запах паленого мяса. Фили стиснул голову руками, словно стараясь выжать эти ужасы из своей памяти. Но от этого стало только хуже. Весь мир, включая самого Фили, само его нутро, были мстительны и до гнусности жестоки: как угли вспыхнуло перед закрытыми глазами истерзанное неподвижное тело.
Фили встал с кровати, все еще не открывая воспаленных глаз. Когда он все же распахнул их, солнце безжалостно обожгло. Фили качнуло, он стукнулся о стоящий рядом с кроватью стул. Весь мир, сама мирская сущность обернулись против него. Все полыхало огнем, как несколько веков назад полыхал сам Фили, лежа в кровати и не пытаясь вырваться из благословенной темноты. Но мир потребовал его возвращения. Фили огляделся, пытаясь найти выход, но тут на глаза ему попалась его куртка и вещи.
Не способный разобраться, где и когда закончилось невероятное, заботливое небытие и начался этот пожар, Фили попытался дойти до тумбы с вещами. Его шатало из стороны в сторону, ноги не слушались. «Дядя! Пожалуйста!» - шумели в крови его собственные мольбы, отзываясь резью под ребрами. За что нужно было этому месту, этой залитой огнем солнца комнате терзать Фили? Его учили, что после смерти их всех ждет награда, но это больше похоже на наказание. За то, что ничего не смог сделать, хотя был обязан. Фили тяжело обрушился на тумбу, руками шаря по аккуратно сложенным вещам. Нужно убраться из этого места, спрятаться, забиться в темноту, в целительный мрак, в холод – лишь бы все снова растаяло и не причиняло этой боли. Лишь бы в голове снова стало темно. Лишь бы не было этих снов, окруживших и пробравшихся до самых костей. Вдруг под руку среди ткани попалось что-то твердое. Фили дрожащими руками вытянул из вещей свой изогнутый кинжал в кожаных ножнах. Каким тяжелым показалось это оружие здесь, в этом месте. Стоны боли и визгливый хохот, эхом звучавшие в ушах, насмешливо повторяющиеся, как ужасная песня, вдруг смолкли. Фили сморгнул.
Аккуратно, плохо слушающимися пальцами, он обхватил рукоять кинжала и вытянул серебристую стальную ленту из ножен. В начищенном лезвии, будто в зеркале, отражалось его собственное лицо. Фили шумно вдохнул воздух и обернулся обратно к шипящему, как змея, солнцу. Его пронзить было невозможно. Но вонзить лезвие в грудь обезумевшему от боли зверю – да. Фили удобнее перехватил кинжал и собрался с силами.

2

«Назови свою печаль моим именем»
-Тем Гринхилл, «Посвящение Бертраму».
Кили в сопровождении Элронда добрался до комнаты брата за пару минут. Хотя, стоит признаться, минуты эти длились слишком долго. Когда эльф сказал, что, принеся воды, застал Фили, занесшим кинжал над самим собой, это не было похоже на правду так же, как все, что вообще происходило с Кили в последние дни. Но разбираться в правдивости времени не было – Кили, как всегда, просто сорвался с места туда, где брату требовалась помощь.
У самой двери Кили остановился, повернулся к Элронду и сбивчиво произнес:
-Я сам, ладно?
Элронд чуть кивнул:
-Если понадобится помощь – я пришлю сюда двоих лекарей. Тебе нужно будет их только позвать.
Не размениваясь на благодарности, Кили медленно толкнул дверь и вошел. Комната была залита светом, внутри находились двое эльфов. Эльфийка что-то наливала в серебряную чашу, вытянувшись у столика. Фили сидел на кровати, спиной к двери, глядя куда-то в окно.
И эльфийка, и сопровождающий ее молодой эльф обернулись, когда вошел Кили. У обоих на бледных лицах было неуловимое выражение растерянности, что Кили сразу не понравилось. Поэтому он хотел попросить их выйти, но они тотчас сами развернулись и направились к выходу. Кили заметил, что молодой эльф держит в руках снаряжение брата. Вдруг эльфийка остановилась, посмотрела Кили в глаза и произнесла тихим спокойным голосом:
-Подайте ему чашу, пусть выпьет ее до дна.
Когда дверь за эльфами закрылась, Кили остался с братом один. Тот все еще сидел к нему спиной и, кажется, вовсе не замечал чьего-либо присутствия. Кили помялся у входа, вдруг растеряв все слова. Он никак не мог понять, что же произошло. Эльф нес какую-то околесицу, о том, что Фили пытался вонзить себе в грудь кинжал. Но в этом не было ровно никакого смысла. Как вообще такое могло произойти? Или прийти в голову эльфу? Хотя, что только этим созданиям в их остроухие головы не приходит.
-Доброе утро, - наконец, произнес Кили. Он обошел кровать, чтобы увидеть лицо брата. Тот сидел неподвижно, будто по-прежнему спал. – Выспался?
Вид Фили порядком озадачил. И дело было вовсе не в бледности или воспаленных глазах. Брат выглядел так, словно только что кого-то похоронил.
-Как ты?
Кили старался не показать овладевавшее им беспокойство. Фили все еще не поднимал на него глаз, устремив взгляд куда-то в светлое солнечное небо. Лицо его сильно осунулось и словно выцвело то выражение уверенности и решительности, с которым он всегда глядел в лицо младшего брата.
-Если тебя это интересует, то я тоже ничего, только все тело чешется, - попытался пошутить Кили, криво усмехнувшись, но брат не реагировал. Кили начал нервничать. Он сжал кулаки, тут же разжал их, проследил за взглядом Фили, а потом тихо позвал его по имени: - Фили?
Фили повернулся, потом поднял взгляд. Глаза были пустыми. Он разомкнул сухие губы и произнес:
-Прости меня.
Кили опешил.
-Чего?
-Как так вышло? – спросил брат.
Голос Фили был таким глухим и безжизненным, что Кили готов был провалиться сквозь землю – как себя вести было непонятно. Он пожал плечами, ощутив как суставы все еще беспокоят, а потом ответил:
-Ну, вышло, как вышло. Разве можно было мелкого отдавать? – Кили невесело усмехнулся, все еще делая попытки говорить с братом так, как привык. – Вот и я так решил.
-Я не смог тебе помочь.
Кили не ответил сразу. Он пристально посмотрел в глаза брата, словно хотел, чтобы тот забрал свои слова назад. Но тот молчал.
-Да ладно, - поморщился Кили, наконец. – Что там можно было сделать. Забудь.
Фили замолчал. Чтобы хоть как-то заполнить эту удушающую паузу, Кили прошел до стола, забрал чашу и вернулся к кровати. В чаше был какой-то зеленоватый отвар, горячий и горько пахнущий. Кили уставился на чашу в своих руках, вдруг сильно заинтересовавшись хитрым узором.
-Как я буду без тебя?
Кили поднял взгляд и замер. Чаша чуть обжигала ноющие руки.
-Ты о чем?
Фили нервно перебирал пальцами. Он перестал смотреть на брата, опустил голову и теперь его голос звучал еще потустороннее. Кили совсем разнервничался. Он уже хотел было подойти к брату и встряхнуть его за плечи, но тот вдруг проговорил как-то зло и быстро:
-Больше всего я боялся, что у меня сейчас не хватит сил. – Кили моргнул. – Попасть в сердце не так просто, ты же знаешь. Это как бить ножом в птичью клетку, стараясь убить соловья. Только решетка слишком частая, а прутья слишком крепкие. А, в конце концов, мне не хватило времени.
Кили опустил руки с чашей.
-Ты что? Ты, правда, собирался… - Слова застряли в горле. – Ты что, правда, собирался в себя нож загнать? – Он был так поражен, что не заметил, как часть содержимого кубка вылилась на пол. Фили не отвечал. – Да что с тобой?
Фили отвел взгляд, а когда снова посмотрел на Кили, глаза его были поддернуты слезами. От этого у несчастного Кили голова вовсе пошла кругом. Он подошел к брату, поставил наполовину пустую чашу поодаль и сел перед Фили на колени.
-Ты думаешь, что ты виноват? – Кили заглянул брату в лицо. Тот старался спрятать глаза, стыдясь то ли своих слез, то ли самого Кили. – Ты вообще не виноват! Я же сам… Слышишь? – Он положил свою руку поверх сцепленных в каком-то лихорадочном узле пальцы Фили. – Я же в порядке.
Фили высвободил одну руку и чуть отодвинул ткань рукава белой рубашки младшего брата. Фиолетово-черный кровоподтек, как родимое пятно расползся по руке и уходил куда-то намного выше, прячась под тканью. Кили отнял руку и поднялся.
-С какой стати ты хотел так поступить? – Спросил он сердито, не надеясь, что услышит ответ.
-Потому что я хочу быть с тобой.
Кили не поверил своим ушам. Он чуть не рассмеялся, передумал, провел ладонью по лицу, замер и, наконец, в полном недоумении развел руками. Фили смотрел на него с такой болью сквозь сырые ресницы, что можно было решить, будто Кили издевается над чем-то серьезным. Но на деле ему самому казалось, что брат шутит или разыгрывает его. Только от этого розыгрыша было жутко до дрожи.
-Ну, так и в чем дело? Я вроде как тут.
Взгляд Фили вдруг почернел, брови изломало выражение боли. У него пропал голос и ответил он надрывистым шепотом:
-Ты ненастоящий. Тебя нет.
У Кили перехватило дыхание.
-Я что?!
-Я видел. Ты мертв.
Кили ощутил, как волосы на затылке встают дыбом. Холод пробрался под рубашку и стиснул сердце. Он вдруг, неожиданно для себя, сам чуть не взорвался слезами:
-Хватит! Ни черта ты не видел! Я жив! Фили, прекрати!
-Я видел, как тебя изорвали на куски! – Сорвался на крик Фили. – Ты был мертв! Кили был мертв!
-Но я – Кили!
Они замолчали. У Фили дрогнули губы. В мокрых глазах отражались лучи солнца, словно огоньки. Он медленно покачал головой, как если бы каждое движение причиняло ему нестерпимую боль.
-Да что ты там удумал в своей этой горячке?! – вскричал Кили. Он был так напуган всем этим разговором, что не заметил, как сделал шаг назад, словно этот черный взгляд с полыхающими угольками оттолкнул его. – Я тут! Приди ты в себя!
-Ты мертв! – Фили вдруг закрыл лицо руками, облокотившись о свои колени и замолчал. Воздух звенел от криков. Сердце Кили стучало где-то в горле, как если бы решило сбежать из груди. Он задыхался, будто только что пробежал целую милю. То, что происходило, просто не укладывалось в голове. Словно в дурном сне, где творятся вещи, необремененные логикой жизни. Кили круглыми глазами смотрел на затихшего брата: один его вид наводил страх. Сломленная спина, закрытое руками лицо, небрежно стянутые деревянной заколкой волосы – это было неправильно, все было не так. Все было не так.
-Фили, - позвал он.
Переборов себя, Кили сделал пару шагов и оказался снова вплотную к брату. Тот убрал руки от лица.
-Это, правда, я. Я не умирал. Это, правда, я. Перестань.
Фили молча смотрел снизу вверх. Кили заглянул ему в глаза, словно бы разгадка была там, но так ничего и не разглядел, кроме жидкого огня горя. Тогда, бросив взгляд поверх головы брата на закрытую дверь, Кили наклонился и осторожно поцеловал соленые губы. Он ждал, что последует ответ, как это было всегда, но Фили не пошевелился. Когда Кили отстранился, лицо напротив только сильнее исказило страдание. Пару мгновений висела тишина, после которой Фили чуть покачал головой и тихо попросил:
-Не мучай меня.

Стремительный, как выпущенная стрела, Кили без стука и приглашений ворвался на личную прогулочную террасу Элронда. Эльф расположился в белоснежной каменной беседке, вытянутой тонкими каменными стволами до самых верхушек шелестящих крон деревьев.
-Чем вообще вы его поили?!
Элронд оторвал взгляд от книги и поглядел на запыхавшегося незваного гостя.
-По-моему не давеча как сегодня утром, ты весьма искусно воспевал эльфийскую медицину.
-Это было до того как мой брат перестал дружить с головой!
-С чего ты решил, что в этом виноваты эльфийские медики?
-А кто еще?!
Элронд захлопнул книгу и поднялся. Гигантский, рассерженный, он обошел каменный стол и двинулся к Кили. Тот смущенно отступил чуть в сторону.
-Простите, я не хотел, - буркнул он, опустив глаза. – Но мой брат… Это не он. Вернее, это он. Но он считает, что я это не я. И это как-то жутко, потому что мы никогда не расставались и спутать меня не со мной он бы не смог никогда. Он считает, что я умер. Почему-то мой здоровый и цветущий вид не переубеждает его, что я не умер и я – это я. Это все сложно, я еще сам не совсем понял.
-Нам подвластно излечивать тело, - грозно проговорил Элронд сверху. – Но не всегда враги наносят самые страшные раны нашей плоти. Эльфийская медицина исцелила тебя и твоего брата. Большее мы не в силах сделать.
-Но он же чуть нож себе в сердце не вогнал!
-Я уверен, что связано это с основной проблемой помешательства, а не с недовольством по поводу результата лечения.
Сказав это сухим тоном, Элронд вышел из арки и направился к дому. Кили остался один на один со всем ужасом и странностями, которые произошли накануне.
-И что же мне делать? – Вдруг выкрикнул он вдогонку Элронду, а потом обессилено добавил: - Меня дядя убьет.
-Почему? – обернулся эльф.
-Это вроде как из-за меня с ним что-то не то.
Элронд вдруг усмехнулся краем губ, а потом как-то снисходительно приподняв брови и кивнув, предложил:
-Ты доходчиво объяснил источник этого недуга. Теперь действуй, - он вальяжно взмахнул рукой. – Все зависит от тебя, мой юный гном. Тебе нужно убедить Фили, что ты – это ты. – После чего эльф развернулся и поплыл прочь. Отчего-то все равно казалось, что этот эльф постоянно издевается. Кили опустил плечи и растеряно огляделся, будто надеясь найти подходящего собеседника.
-И как это сделать? – Спросил он у белки, сидящей на бортике каменной беседки.

@темы: слэш, хоббит, фанфики, филикилия, фили/кили, ангст

---

Из каких краев приходят странники, подобные тебе? Кто ведет вас?

@темы: я, вопросы

---

килифилия прогрессирует

Столько хорошего арта уже наделано... у меня собралась небольшая коллекция из любимых. Выложу в хронологическом порядке, чтобы умиляться, а потом рыдать.

много арта

малыши:








типавзрослые:



Ну и рыдать:



STOP KILLING MY DWARFS

@темы: кили, арт, хоббит, фили, килифилия, stop killing my dwarfs

---

боромирстайл

И кто вообще меня толкал это смотреть? ПиДжей, ты, бессердечная машина по выжиманию слез, за что ты так?
Моя любимая часть трилогии все же навсегда - "Братство". Но финал сильно насторожил, а вскоре вызвал волну негожования. Я итак стараюсь не думать ни о каких СТРЕЛАХ ЩИТАХ ЗАЩИТЕ ГЕРОИЧЕСКОЙ СМЕРТИ ИСТЫКАННОСТИ САМОПОЖЕРТВОВАНИИ. А тут Боромир, конечно, как назло в очередной раз... Ну вы понимаете -___-





Крепко призадумался: все знают, что грядет в финале "Хоббита" и уже сейчас запасаются платочками. Но вот, правда, неужели ПиДжей зарубит такой же драматизм? Я же не выдержу. Да и вообще, ПиДжей как порядочный автор, должен понимать, что самоцитированием заниматься не хорошо. И нельзя так поступать. И вообще. СПАСИ ИХ БАРРИ!!!

Уже предвижу даже последовательность, так сказать, отбывания.

Кстати, стоит ввести в поисковую строку гугла "Фили и Кили" и гугл выдает массовую девчачью истерию с вариантами: -умрут, -погибнут, -смерть.

@темы: кили, хоббит, боромир, любитьобожать, фили, пиджей, властелин колец

---

Откровение 1.

Если честно, то мне иногда всерьез кажется, что, если я не буду иметь возможности сочинять и рассказывать людям свои придурочные идеи, я сдохну. Просто сгорю к чертям, что не будет у вас никакого Рей Джи.

@темы: я, творчество, сочинять, бред

---

отбросы, крики, слэш и аааа.

Где вообще мои "Отбросы"? Где мой Саймон?

За что я люблю британцев, так это за то, что у этих ребят на своем отрезанном синим-синим морем со всех сторон от прочего долбанутого мира островке еще сохранилось понятие вкуса. Хотя, кстати, вот можно задаться вопросом: а как скоро вкусы британцев надоедят обществу и тоже станут чем-то плоским и "аццтойным"? В конце концов все точки зрения - это только вопрос времени.

Но пока... пока мы молоды и живы. И я смотрю и наслаждаюсь.
Зафигачить что ли слэш по Саймону и Нейтану? Я столько сил потратил, счастливо пофыркивая при сценах, где они оба, когда мы смотрели сериал вдвоем, что теперь ты вроде как даже не против этого пейринга. Хотя, кто вообще разберет, что твориться в твоей этой осветвленной голове?

А вообще, если серьезно, я удивляюсь, почему так мало слэша по "Мисфитс". Серьезно. То ли этот сериал смотрят только школьники и сомнительные молодые люди, то ли я слишком загнул...

А ведь Иван Реон офигенный. ОФИГЕННЫЙ. Что останавливает мои шкодливые пальчики написать фанфик? Уж не знаю. Но вообще в вариантах значится: "Чувак, твои любимые герои - Саймон и Алиша". Кто смотрел - тот поймет, почему это весомая причина, чтобы не сводить Саймона с кудряшом.

И кстати. В моей жизни стало слишком много кудрявых людей!

@темы: Отбросы, слэш, misfits, британские сериалы, мифитс, нейтан, алиша, английский сериалы, бред, саймон

---

-___-

Пью вино, слушаю Райана Тедера и не хочу спать.
В такие минуты я задумываюсь о чем-нибудь высоком и серьезном.

Господь, какой же я все таки гомик -__-

@темы: твоюмать, вино

---

"Быть человеком"

Вампирка, оборотенька и приведенчик живут под одной крышей и делают вид, что нормальные? Вы смеетесь над моими нежными чувствами к оборотням, вампирам и призракам, проклятые британцы! Что удумали, ишь.

Кто такой же тормоз как и я, поясняю: речь идет о сериале 2008 года (и так далее, там несколько сезонов) под милым названием "Быть человеком". Суть как раз выражена мною в возмущенных криках парой строчек выше. К черту героиццкого мужчину Эйдана Тернера, тут задумка такая любопытная и лично меня вдохновляющая, что я уже качаю себе первый сезон. Тот классический пример, когда слышишь идею и думаешь "ах ты ж, сцука, почему я не додумался до это раньше тебя?!".
И почему британцы так любят делать сериалы крохотульными? Что в "Отбросах" - по шесть серий в сезоне, что туточки. Ну да ладно, главное, закачать эту милоту с моим модемным "как бы интернетом".



Чувствую-предвкушаю, как буду угорать с Эйдана и его перепадов:

пафос-пафос

DD

@темы: быть человеком, эйдан тернер, вампиры, оборотни, призраки

---

Гномьи гифки

Хочу много гномьих гифок! Чтобы упасть в них лицом и купаться.

Грустных (забавно, что в фильме я, черствое создание, только хихикнул на этом моменте, зато теперь, чем дольше смотрю на гифки, тем сильнее печалюсь - зачем вывешиваю, ащще не понимаю!):





Ну, нейтральных (любитьобожать лицо Фили в этой сцене, и да, именно Фили, я не путаю имена):



И веселых (ахахахахахаха КИЛИФЕЙС):

@темы: гифки, кили, гномы, хоббит, любитьобожать, фили, нежданное путешествие, килифейс

---

Макбет не будет спать.

Я отказываюсь спать. Я хочу страдать по "Хоббиту" и смотреть на часы, отсчитывая минутки до "Пустоши Смауга". И пить вино. И я так и поступлю. Честное слово. Ну хоть еще часик Т__т

@темы: хоббит, пустошь смауга

---

:)

К слову, как-то меня затянуло в интернет по уши, хотя никогда раньше такого со мной не бывало. За пару дней зарегился на фикбуке, теперь и здесь. Ох, пагубное влияние каникул.

@темы: интернет, фикбук, я

---

Бум.

В препозиции: затухший дневничок нескажугде, жажда самовыражения, которую не утоляют 140 букв твиттера, и любовь к перестукиванию клавиатуры. Как следствие, конечно, новый днев. Посмотрим, что из этого выйдет.
Теперь ты - моя тетрадка, детка. Приготовься к выбросам эгоизма, творчества, нытья, бреда, фанатизма и прочих ураганных вещей.
Покатились.